Беспредел - Александр Александрович Подольский

class="p1">– Ну, может, вам легче станет.

Ольга громко фыркнула.

– Может, я «белку» по пьяни словила и удавилась. Может, родителей убила за сто рублей на бутылку и откинулась, чтобы в тюрьму не садиться. Или бухала, как мразь, завалилась спать и во сне грудного ребенка придавила до смерти. Все еще хочешь, чтобы мне полегчало?

Марина поежилась, стряхивая мурашки, крадущиеся по спине к затылку.

– Наверное, – выдавила она, – каждый заслуживает, чтобы его кто-то пожалел. И понял.

– Ну да. Ты же добренькая. И глупенькая. Представь, как человек по жизни накосячить должен, чтобы даже смерть его на три буквы послала? Жалко ей…

Ольга прерывисто вздохнула, словно на груди у нее лежало что-то тяжелое.

– Черви не дадут. Не будет легкой смерти. Пока есть что жрать и кому кормить. Я пыталась… пыталась просто дать им закончить. Дожрать. Но это так медленно. И так больно. Боже, как же это больно.

Марина задержала дыхание и снова уставилась в окно, на пляшущие листья.

– Я заслужила. Некоторые заслуживают червей. Но не те, кто злится на отца за то, что трезвым его не помнят.

Марина вздрогнула, когда под Ольгой скрипнул матрас. И ощутила легкое прикосновение к волосам на макушке.

Отец был не один. За дверью кухни каркали сиплые голоса на увеличенной из-за водки громкости. Наверное, дядя Вова и дядя Андрей с шиномонтажки. Вместо того чтобы разозлиться, Марина на этот раз задумалась, как бы незаметно разжиться спиртным для Ольги. Удивительно, но той хватало всего одной бутылки, чтобы вытравить паразитов на несколько суток, а вот отец с друзьями и вечера без дозы прожить не могут. И вроде бы не сказать, чтобы жрали ведрами, но закладывали за воротник как по расписанию. Может, у них червей больше? Или кусают больнее?

Марина задумалась о том, как происходит «заражение». Нужно сделать что-то плохое? Или не сделать чего-то хорошего? Чем именно черви кормятся? У всех одинаково или в каждом человеке чем-то, присущим только ему? И вдруг вспомнила о Болдине. Были ли черви у него? Четыре года назад она с уверенностью сказала бы, что нет. Тогда еще не Болт, а просто Стас был обычным мальчиком с обычной успеваемостью, только начинавшим баловаться с сигаретами, причем даже не по своей инициативе. А потом его мать посадили. Марина слышала от кого-то из взрослых, что посадили из-за Стаса. Вроде убила своего любовника за то, что тот ему что-то сделал. Не специально убила, конечно. Маринина мама, тогда еще не подозревавшая об опухоли, в разговоре с отцом сказала, что убитый – «извращенец, сломавший ребенку психику», а мама Болдина «сама виновата, тащила в дом кого ни попадя». Марине запомнились эти слова. За ними стояло что-то… что-то стыдное, о чем говорят только шепотом. Да, если Стас и заразился червями, то, вероятнее всего, тогда.

Кухонная вечеринка закончилась к часу ночи. Отец даже заглянул к ней перед сном, промямлил что-то про любимую доченьку. Гладил по голове там же, где вчера гладила Ольга, но промахивался и больно цеплял волосы, хотя ногти у него были короткие. Десяти минут, пока Марина собиралась, хватило, чтобы отец провалился в глубокий пьяный сон. Она отыскала под кухонным столом бутылку, наполовину еще полную, собрала в пакет заветренные бутерброды. Не то чтобы ей было жаль крыс, но представлять, как Ольга жадно погружает зубы в пищащие серые тушки, было физически больно.

Марина вылетела из подъезда на крыльях благих намерений и резко затормозила. Мимо дома брела компания. Марина узнала парней, и ноги сами развернулись обратно к подъезду.

– Опа, кого я вижу!

Болт, подскочив, дернул за плечо. Сзади Марину подпер Шмат, Абакумов тоже был рядом. Иногда ей казалось, что у них один мозг на троих, иначе не получилось бы действовать так слаженно.

Ее затолкали в неухоженный палисадник, под покров раскидистой сливы. Кум отобрал рюкзак и деловито в нем копался. Шматов крепко держал, зажав ладонью рот.

– Куда намылилась? На свидание? – негромко хохотнул Болдин.

Марина мычала в ответ через потную ладонь Шматова, отчаянно дыша носом.

– Прикинь, а ты походу прав. – Кум вынул из сумки водку и с усмешкой показал другу. Тот присвистнул.

– Чо, он тебя без фуфыря не трахает?

Шмат захрюкал у Марины над ухом.

– Слу-ушай, мне тут птичка донесла, что ты на заброшку бегаешь. – Болт закурил и выдохнул ей в лицо. Глаза Марины заслезились от дыма.

– Я вот и решил сходить посмотреть, что ты там забыла. Вдруг письку на дохлых кошек натираешь, ты ж любишь такое. В чате поржали бы.

Марина застыла и уставилась на него, не моргая.

– И, кароч, охренел я, Климова. Смотрю, ты там с бомжихой базаришь. А бомжиху-то я хорошо помню… она же дохлая совсем была.

Болт склонился к ее лицу.

– Руку убери, – коротко приказал он Шматову. – Давай, Климова, рассказывай. Вы подружки теперь? Или ты ее заяву накатать уговариваешь?

– Ты псих, – выдохнула Марина. Губы, измятые грубой рукой, болели. – Пустите меня!

– Я ведь и морду тебе прижечь могу. – Он поводил в воздухе перед ее глазами тлеющим угольком. – Хотя не. Если твой батя заметит, то ментов вызовет. Если завуч – тоже вызовет.

Подумав, Болт выбросил сигарету, взял у Кума бутылку и открыл. Сделал два глотка и уткнулся в сгиб локтя, жмуря слезящиеся глаза. А когда те снова открылись, Марина уловила в зрачках Стаса нездоровый блеск.

– Нос зажми.

Она не успела сообразить, к кому он обращается, когда прокуренная лапа перекрыла ей доступ к воздуху. Другая рука стиснула лицо, больно надавила на щеки, заставляя раскрыть рот. В сомкнутые губы тыкалось горлышко бутылки, разбивая их о зубы. Задохнувшись, Марина сдалась, услышала стук стекла о резцы, и в горло хлынул жидкий огонь. Дыхание снова перехватило, она почувствовала, что захлебывается. Горлышко исчезло, и Марина закашляла, обрызгав обоих, молясь, чтобы ее не вырвало Болдину на кроссовки. Его лицо и так кривилось и дергалось от злости, словно под кожей кто-то ползал.

– По-хорошему не понимаешь, Климова, – сказал он, вытирая брызги. – Почему тетка живая? Что у вас за дела там?

– Я… я не знаю ничего…

Водка бултыхалась в пустом желудке, плавила внутренности. Горло горело. Лицо Болдина то заволакивало мутью, то прояснялось. Он отхлебнул еще, уже не морщась, и передал бутылку Абакумову. Встав прямо перед Мариной, дернул «собачку» молнии на ее куртке. Шматов перехватил руки, заламывая их локтями за спину, чтобы не мешала. Когда куртка распахнулась, Марина почувствовала, как пуговица джинсов выскочила из петли.

– Что…