Буря и пламя - Элейн Хо

уткнувшись в ткань и слабо сопротивляясь, чтобы показать Чудовищу свою ненависть, но за этим протестом пряталась отчаянная жажда утешения. После отцовской смерти ее еще никто не обнимал, а на этой мертвой земле больше не у кого было просить поддержки.

Эрис зарылась носом в холодный бархат и расплакалась. Она оплакивала свое горе, слабость, отца, сестер, город и великана, эхо ее всхлипов разносилось по коридорам разрушенного замка, который вот уже не одно столетие возвышался среди пустыни, безучастно наблюдая за неустанным круговоротом времен.

Глава двадцать вторая

Чудовище поднялось и понесло Эрис прочь из сада. Она зарылась лицом ему в плащ и не видела, куда они идут, но это и не имело значения. Потом великан начал взбираться вверх, помогая себе свободной рукой и перепрыгивая с камня на камень. Эрис чувствовала, как напрягаются его мышцы. Наконец он остановился. Здесь громовые раскаты звучали куда громче. Чудовище опустило Эрис на землю рядом с собой, село, скрестив ноги, и обхватило девушку за плечи одной рукой. Она и сама не знала, сколько проплакала, но, когда провела пальцами по ткани плаща великана, та была насквозь мокрой.

– Секунду, – вдруг сказал великан и отстранился от Эрис. Та вздрогнула от холода. Она не стала оборачиваться, чтобы узнать, куда это отправилось Чудовище, но слышала, как его плащ шелестит по пеплу. Великан далеко не ушел.

Она приоткрыла опухшие глаза. Ночь еще не закончилась. Луна мерцала по левую руку и уже клонилась к горизонту. В воздухе угадывался металлический запах, на земле вперемешку валялись засохшие кровавые корки и ржавое железо. Плоский ландшафт постепенно сливался с неподвижным черным морем. В полумраке девушка различила остатки нагрудников, латных рукавиц и больших прямоугольных щитов. А позади сгущались чернота и нескончаемая буря. Чудовище рассказывало ей об этих полях боя, пропитанных горем, о телах его воинов, наполнявших море вдали.

Зазвенел и застучал металл. Наконец Чудовище показалось в поле зрения Эрис. В руках оно несло камни и железные обломки. Опустившись на колени рядом с девушкой, великан разложил перед ней свою добычу.

– Обычно это поручалось священнику, – пояснило Чудовище. – И камни выбирались несколько часов, не то что… сейчас. – Оно кивнуло на найденные обломки. – Важно было все: количество камней, их цвет и форма, даже положение. – Великан взял обломок, положил на землю, призадумался на мгновение, выбрал еще один и опустил сверху – получилось что-то вроде импровизированной метки, такой же, как на могиле детеныша пантеры.

– Я не хочу, – хрипло ответила Эрис. От слез голос стал трескучим.

– Надо, – сказал великан. – Ты не стала этого делать, когда умерла пантера. Нужно отскорбеть свое по отцу.

– Почему ты тогда не почтил память тех, кто погиб за тебя? – спросила она и скрестила на груди руки. – Тогда и я не буду.

Великан замер и устремил взгляд на вечную бурю за пустошью. Выдержав долгую паузу, он вернулся к железному морю, набрал еще осколков и начал выкладывать их кругом. Со временем он стал напоминать маленькую рукотворную галактику, полную созвездий и планет, а Эрис оказалась посреди нее, точно солнце.

Он молчал, но действия говорили сами за себя. Каждый кусочек символизировал человека, отдавшего жизнь за Чудовище. Оно разделит с ней горе. Ей не отвертеться.

Эрис зачерпнула пепел, и он просыпался меж ее пальцев, словно песок. Все эти призраки, прожившие с великаном долгие века, не имели к ней никакого отношения. Большого смысла в ее помощи не было. Что толку, если она тоже разложит камни? Но в этой композиции чего-то не хватало, а чего, она и сама не могла сказать. Может, ей под силу внести в этот хаос упорядоченность.

Осторожно обойдя фрагменты на земле, Эрис подняла палочку и начертила на пепле линию. Повинуясь чутью, она стала соединять камни друг с другом. Каждый раз, притрагиваясь к очередному фрагменту, она интуитивно догадывалась, куда нужно направить линию, и палочка повиновалась бессловесному приказу.

Изогнутые линии давались сложнее всего. Броня врезалась в ребра и свободно болталась на плечах – казалось, Эрис снова четырнадцать и она надела кожаные доспехи на два размера больше, чем надо. Она попыталась сдвинуть их так, чтобы стало удобнее, но тщетно.

И почему вдруг стало так неудобно? Девушка нахмурилась, расстегнула ремень и сняла броню, потом обогнула каменную горку и бросила доспехи на слой железа. На пепле остались отпечатки ног, но ее это не смутило – их легко можно было стереть и начать заново. Она покрепче затянула ремень, чтобы он не сползал с талии. Легкие жадно впитали прохладный воздух. Теперь движения уже ничего не сковывало, и Эрис продолжила вычерчивать нужные линии, соединяя фрагменты друг с другом.

Они работали молча – слышно было лишь шуршание пепла. Иногда Чудовище делало несколько шагов назад, поднимало кусочек железа или камня и перекладывало его, нарушая рисунок, начертанный Эрис, но ее это не расстраивало. Линии можно было восстановить.

Понаблюдав за великаном, она тоже принялась потихоньку изменять рисунок. Если линию нужно было подправить или переместить камень, она делала это, создавая вокруг новые комбинации из фрагментов. Вдвоем они превратили поле битвы в небосвод, преисполненный звезд и смысла.

– Аэру следит за равновесием огня и воды, – тихо проговорило Чудовище, пододвигая последний камень в самый центр круга. – И прежде у нас всегда было два сосуда с этими элементами, но сейчас воды не осталось.

– Может, нам поможет буря? – спросила девушка, кивнув на грозные тучи за железной стеной. – Что же до огня… – Она нашла среди пепла несколько веточек и кусочков коры и сложила в кучку. – Этого мало. Быстро догорит.

Великан опустился рядом на колени и достал из рукава кусочек кремня.

– Этого вполне хватит.

Искры перекинулись на веточки, и вскоре разгорелся огонь. Эрис принялась подбрасывать в него кусочки коры. Они устроились у костерка, согретые его мерцанием, в самом сердце железной галактики, раскинувшейся вокруг. Гром гремел на расстоянии, точно храпящий гигант, но вокруг было спокойно. И все же мольба Симеона по-прежнему стучала в голове Эрис.

– И ты постоянно их слышишь? – спросила она. – Голоса тех, кто за тебя умер?

– Не ушами, – уточнило Чудовище. – Чтобы слышать, нужен звук, а они лишены голосов. Внутри меня живут лишь их желания, шепот и чувства. И да, я все это ощущаю: и ненависть, и страдания, и тоску, и жажду, и счастье, которым была полна их жизнь, пока ее не отняли раньше срока.

Великан шумно сглотнул и опустил голову, скрытую под капюшоном, задержав взгляд на своих руках.

– Когда живешь с одними и теми же историями долгие столетия, тебя ломает не боль, а обыденность. Я могу повторить их слова наизусть, как заученную пьесу, но от этого они не начинают говорить. Их молчание ранит меня, точно нож, я кричу, требуя у них сказать хоть что-нибудь в надежде, что тогда ослабнет мой собственный голос. А когда гнев стихает, я вспоминаю, что все это – последние мгновенья их жизни, и ненавижу себя за то, что забыл об этом.

Вдали – слишком далеко, чтобы испугаться, – полыхнула молния, поразив незримую цель.

Великан встал и принялся расхаживать взад-вперед.

– А когда твой отец вернулся домой, что он рассказал о моем крае?

Эрис скривилась.

– Ничего. Он сказал, что ходил искать какую-то мамину вещицу, зарытую в лесу. Он якобы спрятал ее когда-то, а пока искал, заблудился. Но я ему не поверила – именно он научил меня ориентироваться по звездам и никак не мог сбиться с пути. Я донимала его расспросами, но тщетно.

– А ты помнишь свою мать? – спросило Чудовище.

Эрис нашла невысокую башенку из четырех кусочков железа, возведенную в память о ее отце.

– Нет, и, наверное, от этого легче. – Девушка взяла палку и прочертила линию от башенки до центра круга. – Я ее не знала, значит, мне и вспомнить нечего.

Великан протянул ей камешек.

– И все равно давай почтим ее память.

Эрис повертела его в пальцах. Отец никогда даже имени матери не упоминал. Любил ли он ее? Или это был брак по расчету? Она сделала несколько шагов от центра круга, положила камень, перерисовала линии, но так и не соединила их с маминой «меткой».

– В детстве я часто спрашивала родных, где мать, – проговорила девушка. – Виктория велела узнать у Стаци, а Стаци говорила, что мама работает в каком-то городе далеко отсюда. Отец и вовсе молчал. И наконец я прекратила расспросы. Наверное, она умерла, когда я была