Скрипка некроманта - Далия Трускиновская

Он шагал, считая по привычке шаги, и сперва усмехался — вспоминал свой побег из аптеки, а потом задумался. По случаю праздника у полиции довольно хлопот и без знаменитой скрипки. Она не найдется еще день, еще два — и сколько же итальянцы будут сидеть в Риге? До морковкина заговенья? Тот, кто утащил скрипку, очень хорошо рассчитал — во-первых, не будет больше концертов в Доме Черноголовых, так что магистрату на судьбу скрипки начхать, во-вторых, артисты спешат, у них другие контракты. А когда уедут Риенци и Сильвани, Пинелли и Бенцони с квартетом, никто и не подумает беспокоиться о Никколо Манчини и его батюшке; пусть живут в «Лондоне», коли им больше некуда деваться, пусть ждут, что рижская полиция совершит чудо…

Но как же скрипку вынесли из замка?

Позвольте!.. А что, коли она до сих пор обретается в замке? Когда кончится суета и уедут итальянцы — тогда ее и вынесут. А где именно? А нетрудно догадаться! Там, куда никто по доброй воле не полезет, кроме взбесившегося философа.

Так кто же прокрался в башню Святого духа? Какая отчаянная дама исхитрилась незаметно вынести скрипку из комнаты музыкантов, добежать до башни, вспорхнуть по лестнице… Нет, вопрос нужно поставить иначе: какая дама настолько хорошо знает план замка, чтобы отважиться на такое опасное предприятие?

Если скрипка спрятана в башне, то, значит, не влюбленная парочка забралась в разоренное жилище философа, а просто дама, засовывая скрипку в потайное место, обронила свою шелковую розочку.

Ломая голову над загадкой, Маликульмульк дошел до Конюшенной. Много лет назад и тут богачи селились — там, подальше, стоит дом Рейтерна, известного тем, что давал деньги в долг самому шведскому королю; а ближе к реке — презабавный дворец Данненштерна: купец решился одним выстрелом убить двух зайцев, и если смотреть со стороны улицы, то дом его — воистину двухэтажный дворец с парадным входом, большими окнами, разнообразной лепниной, а если зайти сбоку, то видно, что под высоченной крышей над роскошными апартаментами разместился настоящий пятиярусный купеческий амбар с неизменной лебедкой.

Перейдя Конюшенную наискосок, Маликульмульк вошел в знакомую калитку, протиснулся меж сугробов, отворил дверь, впустив заодно в дом кошку, и вслед за ней поднялся по лестнице.

Пока Маликульмульк стучал в запертую дверь выходца с того света, кошка преспокойно наблюдала за ним, а вот когда он понял, что хозяин не спит, а где-то бродит, кошка и подала голос. Она поскребла когтистой лапой по стене, Маликульмульк пригляделся и понял, что это не стена, а оклеенная одинаковыми с ней обоями дверца, судя по величине — от кладовой. Он, усмехнувшись, толкнул дверцу и увидел довольно светлое и даже не очень заставленное рухлядью помещение. Прямо перед ним было застекленное окошко порядочной величины — в аршин высотой, в три четверти аршина шириной. И оно куда-то выходило…

Согнувшись на всякий случай чуть не вдвое, Маликульмульк протиснулся в кладовую и выглянул в окошко. Оно выходило во двор — но не тот, через который он шел меж сугробов, а какой-то иной. Разобрать подробности было трудно — окно снизу замерзло, да и сверху было исчеркано ледяными штрихами. Пришлось открыть — но пейзаж двора ничего не сказал Маликульмульку. За невысоким забором, почти загороженное стеной соседнего дома, виднелось какое-то строение, вроде бы зеленоватое.

— Уголь… — произнес Маликульмульк. Ему нужен был хороший кусок угля, чтобы пометить это окошко и потом, подойдя к дому докторовой кузины, установить — видно оттуда крыльцо или же не видно. Выходец с того света вел себя достаточно подозрительно, чтобы проверить его причастность к покраже скрипки.

Тут внизу хлопнула дверь. Маликульмульк, едва не снеся своей мощной фигурой полки со старыми горшками, быстро развернулся и выбрался из кладовой. Он чудом вспомнил о свертке с гостинцами и не оставил его на подоконнике.

— Любезный друг! — сказал выходец с того света. — Ежели б я знал! Я ходил на почтамт. Разумеется, он закрыт — кто в такой день с утра потащится за письмами? Но это одна из моих маленьких радостей — к тому же я жду важных сообщений.

— Я хотел поздравить вас с наступившим новым годом, — отвечал Маликульмульк. — И пожелать вам счастья.

— Я вижу особый смысл в том, что счастья желаете мне вы, господин Крылов. Нам предстоит нелегкий совместный труд. Судьбы наши сходны, но мне пришлось труднее, чем вам, зато я проложил для вас дорогу. Сейчас сварю кофей с кардамоном…

Тут солнце заглянуло наконец в комнатку и осветило стол со всем хозяйством чудака: сухарницей, спиртовкой, штативом для трубок, явно самодельным, прочим имуществом.

— Это знак, — объяснил хозяин. — Солнце всегда подает верные знаки. Мы с вами жили в мрачном подземелье, где по закоулкам слоняются бесы. Я выбрался первым и поставил задачей своей истребление бесов. Теперь и вы покинули тот свет, умерли в нем и для него, чтобы воскреснуть на этом свете. Вы все еще никак не поймете, о чем я толкую?

Маликульмульк задумался. Невозможно было представить, что этот чудак говорит о том же самом, что изобрел для себя философ: о «прошлой жизни», где Маликульмульк обретался на страницах журнала, зато жил и действовал Иван Андреевич Крылов. Прошлая жизнь — полет кувырком меж театральной дирекцией, типографиями, сценами для трагедий и комедий, гостиными знатных особ (и Княжнина, который в литературном мире — весьма знатная особа!), Санкт-Петербургом и Гатчиной, репетиционными комнатами, где нужно было сидеть, пока выпевали арии и дуэты оперы «Инфанта Заморы» в его переводе — на случай, если выявится сочетание звуков, которое пропеть невозможно и нужно переделать слова. И он сидел, пребывая в самом восторженном состоянии духа, как оно и полагается в восемнадцать лет…

— Возможно, я уже понял вас, — сказал Маликульмульк. — У меня точно была прежняя жизнь, которую я покинул… проще сказать — сбежал… Но я не хотел бы говорить об этом.

— Да, я это имел в виду, — сказал выходец с того света спокойно и серьезно. — И я сбежал, и я поставил крест на былых проказах. И для меня эти столичные затеи, отнявшие столько времени и сил, ныне — тот свет с чертями, разве что без сковородок. Я родился для новой жизни и новых дел, вы также сейчас в состоянии младенца, покидающего темноту и тесноту материнского чрева. Мы станем друзьями, это решено. Мы рука об руку станем выполнять наши новые задачи — вы не бойтесь, драгоценный мой Иван Андреевич, уж позвольте так себя именовать! Не бойтесь! Главная-то задача у нас прежняя — утверждение добродетели и гибель пороков. Только мы наконец точно знаем имя главного своего врага. Я здесь оказался неспроста. Я ждал вас…

— Я не совсем понял, что за войну вы затеваете, сударь. Кофей!.. — воскликнул Маликульмульк, и выходец с того света стремительно снял кофейник со спиртовки, не позволив выплеснуться ароматной гуще.

— По трубочке? — спросил он.

— По трубочке, — согласился Маликульмульк. — Вы режьте маковый рулет, а я добуду в печи огонек.

Печка с утра была протоплена, и тлеющие крупные угли, по которым бродили алые сполохи и серые тени, могли еще дать пламя. Маликульмульк, сняв шубу, опустился на корточки и стал шевелить их лучинкой. Убедившись, что чудак занят рулетом, он выкатил на пол подходящий уголек. Спрятать было вроде некуда… а в рукав? Если в рукаве может поместиться чуть ли не целая колода, то уголек с грецкий орех — видимо, тоже.