В эпицентре любви - Дженни Лукас

— Отлично, — проговорила она ледяным тоном. — Я дам тебе шанс доказать, что ты любишь меня. Забудь про ребенка и никогда не пытайся связаться с нами.

Он поперхнулся.

— Не заставляй меня это делать, Ив, — с трудом выдавил он. — Что угодно, только не это.

— Не сделав этого, ты докажешь, что не любишь меня, — с удовольствием проговорила Ив, отворачиваясь от него.

Сжав кулаки, он стоял, все еще голый, и смотрел на нее. Когда он заговорил, его голос был тихим и хриплым:

— Я сделаю все, как ты скажешь. Не стану приближаться к тебе и ребенку. Но только до тех пор, пока не найду доказательства того, что твой отец лгал. — Его темные глаза сверкнули. — Когда у меня будут такие доказательства, которые ты не сможешь опровергнуть, я вернусь. И заставлю тебя взглянуть правде в глаза.

Ив наклонила голову, сложив руки.

— Тогда я довольна, потому что ты никогда не найдешь таких доказательств. — Она посмотрела на него в последний раз, презрительно скривив губы. — Спасибо. Ты только что пообещал мне, что больше не приблизишься ко мне и к моему ребенку — никогда.

Спустя пять месяцев Ив в одиночестве стояла у могилы матери. Была только первая неделя марта, но весна уже расцветила Бэкингемшир. Плакучие ивы, клонясь к озеру, зеленели и переливались золотом, расцвечивая кладбище при старой серой церкви.

Ив было душно в длинном пальто и зеленых резиновых сапогах, после того как она спустилась по холму, на котором находился ее особняк. Не то чтобы это было далеко, но на девятом месяце беременности любое передвижение давалось ей с трудом. А поход на кладбище был просто подвигом для нее. Она принесла на могилу матери маргаритки, ее любимые цветы.

Ив посмотрела на нарциссы, проросшие в холодной земле рядом с ней. Всего пару недель назад все было покрыто снегом. Как же быстро летит время! Ее ребенок должен вот-вот появиться на свет.

Ее бедный ребенок, оставшийся без отца.

Зима была такой длинной и одинокой. Все эти пять месяцев, с тех пор как уехала из Греции, она пыталась забыть Талоса. Пыталась притвориться, что отец ее ребенка — всего лишь плод ее воображения, обрывок старого кошмарного сна. Но ее новые сны говорили об обратном, и, ложась спать в своем уединенном, открытом всем ветрам особняке, она видела одно мучительное сновидение за другим, и покрывалась горячим потом, и кричала, призывая Талоса во сне.

Она пробовала даже раствориться в прошлой жизни, в общественной суматохе, состоявшей из обедов с друзьями в Лондоне и шопинг-туров в Нью-Йорк. Но все это только еще сильнее угнетало ее. Те люди не были ее настоящими друзьями — никогда не были. Теперь она осознавала, что всю жизнь преднамеренно заводила знакомства с поверхностными людьми, с которыми могла держать дистанцию. Она не хотела, чтобы кто-то узнал ее характер. Только так она могла сосредоточиться на своей мести. И что ей осталось теперь?

К ней вернулась память, но она не стала прежней. И не осталась счастливой, жизнелюбивой, наивной девушкой, которой была во время амнезии.

Хотя она не отказалась бы остаться такой. Ив закрыла глаза, тоскуя по счастью, оптимизму и любви, которые она тогда ощущала. К нему. Она скучала по своей любви. И даже по ненависти. Но теперь все было кончено. Ее глаза наполнились слезами, и весенний пейзаж размылся, как картина в стиле импрессионизма.

— Мне жаль, — прошептала она, положив руку на могильную плиту. — Я не смогла уничтожить его, как планировала.

Встав на колени, Ив смахнула землю с серого мраморного ангела и положила часть маргариток на могилу.

— Ребенок может появиться на свет в любой день. И я заставила Талоса держаться от нас подальше. — Она вытерла слезы, оставившие холодные следы на ее щеках, ежась от свежего весеннего ветра, и приглушенно проговорила: — Что же мне делать?

Могила матери ответила молчанием. Ив слышала только ветер, колыхавший листву. Она прочла надпись на могильной плите.

«Любимая жена», — гласила она. Она посмотрела на соседнюю плиту — над могилой отчима: «Любящий муж».

Ее отчим был влюблен в Бонни еще с детских лет. Но в Бостоне она встретила красивого янки, который выбил почву у нее из-под ног. Однако Джон продолжал любить ее — так сильно, что почти заставил вернуться, когда она овдовела, и даже признал чужого ребенка.

Но ее мать продолжала любить Далтона — а он никогда не отвечал ей той же преданностью.

Неужели все любовные истории одинаковы? Один отдает — другой только принимает?

Нет. У нее запершило в горле. Иногда любовь и страсть взаимны, как одно общее пламя. Она сама чувствовала это.

Страсть Ив и Талоса была взрывной, и она была равной. Ив была так счастлива, сама о том не подозревая. Всю сознательную жизнь она была сосредоточена не на том. На мести. На воспоминании, которое — не приносило ей ничего, кроме страданий.

Ив горько усмехнулась.

Она отталкивала отчима, который так любил ее, проводя время с людьми, совершенно ничего не значившими для нее, следила за модой, училась флиртовать, думая о мести. Ради чего? Что она могла предъявить теперь — взамен на растраченную молодость?

Ничего, кроме могил людей, которые любили ее, денег, которые заработала не она, и будущего ребенка, у которого не было отца. Ничего, кроме пустой постели и одиночества, когда поблизости нет никого, кто мог бы обнять ее в холодную зимнюю ночь.

— Прости меня, Джон. — Она прижалась лбом к могильной плите, положив букет первых весенних маргариток на землю. — Я должна была приехать домой на Рождество. Приезжать на каждое Рождество. Прости меня.

Услышав пение малиновки, доносившееся из кроны дерева, Ив ощутила странное спокойствие. Она поднялась на ноги, потирая затекшую спину и живот.

— Постараюсь скоро вас навестить, — сказала она тихо. — И рассказать, как мы справляемся.

И, в последний раз помолившись перед двумя безмолвными могилами, двинулась обратно к дому.

Дом, думала она, вглядываясь в поместье Крейга на той стороне холма. Забавно называть так этот особняк. Ведь единственным местом, которое она всегда считала домом, была их старая семейная ферма в Массачусетсе.

По крайней мере, до недавнего времени. Теперь она каждую ночь мечтала о вилле на частном острове в Средиземноморье, переливавшемся миллионами оттенков белого и синего… Ив глубоко вздохнула.

Ей словно раскрыли глаза, а потом оставили одну в темноте. Она больше не знала, кто она на самом деле. Не знала, во что ей верить.

Она тосковала по старым надеждам. Тосковала по нему.

Ответом на ее безрадостные эмоции был сильный толчок ребенка в ее животе. Ожесточенно вытирая слезы, она ощутила боль внизу спины. Талос по ней уж точно не скучает. Если бы скучал, то бросился бы за ней, невзирая ни на какие обещания. Он бы не оставил жену и ребенка, доискиваясь каких-то глупых доказательств, когда она вот-вот родит!