Тайну прошепчет лавина - Людмила Мартова

Это не был запах вчерашнего перегара, банальный, грубый, перебродивший. Нет, от врача, который деловито кивнул ему перед тем, как вскрыть Нине череп, пахло смесью карамели, чернослива, ванили, абрикоса и апельсина. Сам он любил коньяк в прошлой жизни, которая закончилась с поставленным Нине диагнозом, он вечерами частенько плескал в широкий бокал на два пальца ароматной жидкости, чтобы потом неспешно катать ее на языке, чувствуя, как сбегает по горлу горячая дорожка. И на какое-то мгновение вдруг почувствовал себя снова в кресле перед камином, где трещит огонь, держащим у носа бокал с коньяком. И лимон на блюдечке представил тоже, а еще маленький кусочек горького шоколада, который он, впрочем, никогда не ел. Шоколад доставался Нине.

Морок развеялся быстро. Никакого камина не было, и безмятежного счастья семейных вечеров, в которых все еще здоровы, не существовало тоже, и аромат карамели с ванилью растаял в воздухе, безжалостно вытесненный больничными запахами лекарств, хлорки и горя. И стоя перед закрывшейся перед носом дверью, которая отрезала от него Нину, а вместе с ним и всю их прошлую жизнь, он вдруг осознал, что завотделением пил коньяк не вчера, а сегодня, только что, перед самой операцией, и что делать ее он пошел пьяный.

К своей чести, он пытался это остановить. Он куда-то бежал, куда-то звонил, хватал за руки сестер, добился встречи с Мефистофелем, унижался, умолял, требовал остановить операцию или заменить хирурга, угрожал и снова просил, пока его не вывели на улицу и не запретили возвращаться, пока он не успокоится.

– Операция будет идти часа четыре, а то и все пять. После нее ваша жена будет спать, так что увидеть ее в реанимации у вас все равно не получится, – сказали ему. – Пожалуйста, идите домой, успокойтесь и поспите. Можете прийти вечером, а лучше позвоните. И не устраивайте сцен, мы понимаем, что вы волнуетесь, но всему есть предел, а наш заведующий – прекрасный врач, доктор от Бога, и он никак не может быть пьян, потому что вообще не пьет.

Вот уже больше шести лет он не мог простить себе, что позволил себя уговорить. Тогда он действительно пошел домой, зачерпывая по дороге снег с грязных сугробов и растирая им лицо. По дороге в свое съемное жилье он зашел в магазин и купил шкалик коньяка, чтобы стереть из памяти учуянный утром аромат, выбить клин клином.

Пойло, которое он купил, не пахло ни ванилью, ни абрикосами, ни апельсином. Оно пахло спиртом и, пожалуй, как и положено коньяку – клопами. Он сделал всего пару глотков, и его начало мучительно рвать в раковину, а когда он отплевался и откашлялся, то вылил остатки коньяка туда же. Это был последний раз, когда он пил коньяк.

Чувствуя себя слабым после рвоты, он добрел до кровати, упал на нее и тут же заснул. Сон казался спасительным, потому что в нем можно было не думать. Проснувшись в районе пяти вечера, он позвонил в больницу, где с ним разговаривали каким-то странным голосом и не отвечали прямо ни на один из вопросов. Одевшись, он поехал туда и долго пытался пробиться в реанимацию, где было заперто, и никто не отвечал за звонки в дверь.

Потом кто-то вышел, и его куда-то вели. Так он оказался в кабинете Мефистофеля, и тогда впервые прозвучали слова про врачебную ошибку. Признаться, он ничего не понял, и все спрашивал, где Нина и как она. Его снова куда-то повели, и наконец он увидел жену, с перевязанной головой лежащую на кровати и смотрящую на него.

Нина позвала его по имени, и он обрадовался, потому что это означало, что жена его узнает, а значит, операция прошла успешно. Но она снова позвала его, а потом опять и опять. Он подошел к кровати и взял ее за руку, но она никак не отреагировала, только продолжала смотреть на него широко открытыми глазами, монотонно повторять его имя, и все.

Это продолжалось день за днем. Нина или спала, или смотрела на него, не узнавая, повторяя только одно слово. Одно имя. Врачебная ошибка. Поврежден мозг. Состояние необратимо и на улучшение рассчитывать не приходится. Кажется, ему это объясняли не один и не три, а раз пять. Он слышал, разумеется, но все равно не понимал. Не мог смириться.

Он знал, что трагедия произошла потому, что проводивший операцию врач был пьян. Он знал, что эти люди, его тесть в первую очередь, хотели бы это замять, но собрался с силами и не дал этого сделать. Конечно, освидетельствования никто не проводил, и суда, разумеется, тоже не было. Но набирающие тогда могущество соцсети позволили сделать историю публичной, привлечь к ней внимание, раздуть скандал.

Оказалось, что Мефистофель уже далеко не так всемогущ и всесилен. Оказалось, что у него полно врагов, мечтающих занять теплое место и вовсе не стремящихся возвести на трон какого-то там зятя. Врачебная ошибка, точнее, пьяная операция стоила уроду-врачу карьеры, вот только облегчения это не принесло.

Нина умерла, и то место в душе, которое навсегда было отведено ей, теперь зияло пустотой, бесконечной и засасывающей. День шел за днем, год за годом, черная дыра не обретала очертаний, рана не затягивалась. Нина все так же приходила во сне, звала по имени. Он просыпался в холодном поту и потом долго лежал без сна, мечтая о том, как когда-нибудь отомстит за ее смерть. Промежутки между ночными визитами жены становились все больше. Он не забывал ее, нет, просто жизнь брала свое.

Ему уже не казалась кощунственной мысль, что когда-нибудь он женится снова. Он хотел семью, мечтал о детях, просто подходящей женщины, хотя бы отдаленно похожей на Нину, не встречалось. И непохожей тоже. С женщинами у него вообще получалось не очень. В жизни была работа. Любимое дело, которое он создал с нуля, и оно процветало благодаря его способностям. А еще горные лыжи, которые спасали, когда от работы становилось трудно дышать.

Нина не поняла бы этого его увлечения. Сама она была совершенно неспортивная, да и его не пустила бы на склон, опасаясь, что он расшибется. Занимаясь горными лыжами, он совсем ничего не отнимал у ее памяти. Память о Нине существовала отдельно, а лыжи отдельно. И приехав в Краснокаменск, он был не готов к тому, что эти две вселенные снова пересекутся. Он не был готов к тому, что встретит здесь этого врача. Человека, убившего Нину.

Вот уже четвертый день он никак не мог понять, что с этим делать. Эта случайная встреча – знак или просто совпадение? А если знак, о чем он говорит? Наконец простить и отпустить? Или все-таки отомстить? А если отомстить, то как? Он мучился, будучи не в состоянии найти ответы на эти вопросы, и вот проснулся от привычного кошмара, в котором Нина звала его по имени. В прошлый раз она приходила года полтора назад.

– Что мне делать? – спросил он вслух, обращаясь в жене, как будто она могла его слышать или ответить. – Точнее, я уже все сделал, конечно. Все, что мог. Вопрос только в том, смогу ли я дальше с этим жить.

Голос в гулкой пустоте комнаты звучал жалко.

Интересно, удастся уснуть или нет. Он бросил взгляд на часы, они показывали 01.27. Половина второго ночи, если унять прыгающее после кошмарного сна сердце, то шансы поспать еще есть. Он откинулся на спину и закрыл глаза, прислушиваясь то ли к тишине спящего дома, то ли к себе.