Непокорное сердце - Ханна Хауэлл

— В такие тяжелые времена ясновидение может оказаться очень полезным. Я бы счел это подарком судьбы.

— Думаю, ты прав. Годвин. Отныне мы покоренный народ. Наверное, мне стоит не бояться, а радоваться — мой дар может спасти нас.

— Может быть, его разгадка находится внутри шкатулки? — предположила Мэй.

Ида чуть пожала плечами: шкатулка все еще внушала ей страх.

— Вполне вероятно. Но мне не хватает мужества открыть ее. Когда-нибудь я обязательно это сделаю. Я себя знаю — мое любопытство порой способно превозмочь любой страх.

Мэй повернулась, прислушиваясь к затихающему шуму сражения.

— Что же нам теперь делать? — спросила она дрожащим от слез голосом.

— Пытаться выжить, — ответила Ида. — При правлении норманнов наша жизнь станет намного труднее: может статься, она будет очень тяжкой, почти невыносимой. И все же я верю, что мы выстоим и привыкнем к ней. Нам это будет гораздо легче, чем саксам, которые потеряли богатые земли, деньги и власть. У нас всего этого не было, так что…

— Неужели наш король и вправду мертв? — снова спросил Годвин.

— Да.

— Он погиб достойно?

Этого Ида не знала, но внезапно почувствовала где-то в самой глубине своего существа словно какой-то странный толчок и услышала, как губы ее сами собой уверенно произносят:

— Да, он погиб достойно, но его смерть была мучительной. Наш новый правитель не проявил к Гарольду ни малейшего снисхождения и своими действиями покрыл себя позором.

Иду удивило, что Годвин и Мэй не усомнились в ее словах, и она почувствовала гордость оттого, что ей верят так безоговорочно. Как замечательно, что ей не надо скрывать свой дар, таиться от этих людей!

— А наши норманны остались в живых? — спросила Мэй.

Ида еле сдержала улыбку — ей показались забавными слова «наши норманны».

— Да. Все во мне говорит, что они выжили в этой бонне, но на сей раз это не ясновидение, а скорее всего мое горячее желание. Дрого не погиб. Будь это не так, я почувствовала бы сердцем, что его больше нет на свете. Он очень хороший человек: честный, благородный, справедливый, и если уж мне суждено связать свою судьбу с норманном, то пусть этим норманном будет именно он.

— Дрого не такой, как Ги, — пробормотал Годвин, медленно поднимаясь на ноги. — Ты не можешь сказать, что с моим негодяем хозяином? Как бы мне хотелось, чтобы он сейчас умирал, и чтобы смерть его была долгой и мучительной!

— Увы! Он жив, ибо в сражении был отнюдь не в первых рядах. Ты вернешься в свой лагерь?

— Да, Гарольд погиб, значит битва скоро закончится. Если не сейчас, то к тому времени, как стемнеет. Мне нужно быть в лагере до прихода Ги.

Годвин поднялся и взял за руки детей Хилды; Ида молча смотрела, как они уныло бредут назад, и молила Бога, чтобы Ги не перенес теперь свою злобу на этих несчастных малышей.

Иво тоже встал и направился к палатке, чтобы все подготовить к возвращению своего хозяина. Ида пошла следом. Надо заняться ужином, подумала она, надеясь, что работа хоть на какое-то время прогонит ее мучительные мысли о судьбе саксов. Праздновать с Дрого победу норманнов она не сможет — это выше ее сил. Но и высказывать осуждение тоже не станет.

Войдя в палатку, Ида сразу же развела небольшой огонь в специальном углублении в земляном полу, затем стала нарезать мясо и овощи, чтобы потушить их. Она старалась думать только о том, как вкуснее приготовить ужин. Это отвлекло Иду от грустных раздумий. До возвращения Дрого ей надо успеть справиться со своими чувствами. Только бы он не начал рассказывать о сражении! Тогда все ее усилия держать себя в руках окажутся тщетными…

— Где Ида? — спросил Дрого у Иво, который помогал ему снять измазанный в крови плащ.

— Ждет в вашей палатке, — ответил слуга, выливая в бочку огромный кувшин горячей воды. — Она уже знает о нашей победе. Это она сказала нам, что король Гарольд мертв.

Дрого промолчал. С трудом стянув доспехи онемевшими руками, он забрался в бочку и с наслаждением опустился в воду. Его неприятно кольнуло то, что Ида вопреки данному обещанию выдала свой дар, но радость победы была столь велика, что он тут же забыл об этом.

— Вильгельм теперь король? — спросил Иво, усердно скребя спину Дрого.

— Да, но коронован он будет в Лондоне, а наш переход туда может занять много месяцев. Пока же нам предстоит заняться погребением наших павших воинов. Кроме того, могут явиться англосаксонские дворяне, чтобы выразить свою преданность Вильгельму.

— Вы думаете, они придут?

— Не уверен. Впрочем, откуда мне знать, что у них на уме? Но как бы там ни было, благодарение Богу, что я больше не увижу такой резни, в которой участвовал сегодня. Надеюсь, Ида не наблюдала за сражением. Это зрелище не для женщин.

— А саксов кто-нибудь будет хоронить? — осторожно спросил Иво.

— Вряд ли, — мрачно буркнул Дрого. Выбравшись из бочки, он насухо вытерся. — Родные погибших наверняка побоятся это сделать — если они вообще останутся в этих краях. А нам достаточно собственных мертвых — на похороны всех убитых норманнов придется потратить несколько дней. Только после этого мы продолжим наш марш. Иво помог Дрого надеть чистое белье.

— Я похоронил сегодня одну саксонку, — нехотя сообщил он. Когда Дрого удивленно посмотрел на него. Иво стал рассказывать ему о смерти Хилды.

Выслушав короткое повествование своего слуги, Дрого долго молчал.

— Ты поступил правильно, — медленно произнес он. — А теперь можешь возвращаться к своей подруге. Думаю, что сегодня мне больше не понадобится твоя помощь.

Направляясь в свою палатку, Дрого, вспоминая рассказ Иво, горестно покачивал головой. Эта новость его ошеломила. Он видел Хилду лишь мельком, но у него никогда даже мысли не возникало, что эта женщина может лишить себя жизни. Проклятый Ги!

Войдя, Дрого увидел Иду, стоящую перед огнем на коленях, и от этой мирной картины на сердце у него потеплело. Всмотревшись в лицо Иды, он облегченно вздохнул — оно было спокойным, отрешенным и не выражало никакой скорби. И все же Дрого знал, что это всего лишь маска и на самом деле в душе Ида испытывает сейчас страдание и мучительную боль, глубоко переживая поражение саксов. Ее выдержка и чувство собственного достоинства восхитили его. Дрого подошел к огню, лег на овечью шкуру и задумался, подбирая слова, которые должен сказать, чтобы успокоить и утешить Иду. Но ничего придумать так и не смог.

Ида, потупив взор, молча протянула ему миску с тушеным мясом, и Дрого решил, что правильно сделал, не вернувшись в палатку сразу после боя — в разорванном плаще, пропитанном кровью саксов.

Ида тоже взяла мясо, но еда не шла ей в горло. Она с трудом проглотила несколько кусочков и отставила миску. Дрого видел, каких усилий ей стоит держать себя в руках, и окончательно смутился. Ему очень хотелось рассказать о сражении, о своей храбрости, о том, как он чудом спасся, когда оказался один на один с тремя саксами, но стоило ему искоса бросить на нее взгляд — и слова, уже готовые сорваться с языка, мгновенно замирали: он боялся, что Ида разразится слезами или набросится на него с оскорблениями, выплеснув таким образом терзающий ее гнев.