Миссис Харрис едет в Париж. Миссис Харрис едет в Нью-Йорк - Пол Гэллико

чистой и благодаря цветам в горшочках даже красивой квартирке миссис Харрис в полуподвале.

Миссис Харрис была уборщицей той особенной лондонской породы, что день за днем приводят в порядок этот гигантский город, а ее лучшая (с самой юности) подруга миссис Баттерфид в это время работала приходящей кухаркой и тоже уборщицей. Клиенты обеих населяли респектабельный район Белгравия, и служили неиссякаемым источником сплетен для наших подруг, которые каждый вечер встречались, чтобы выпить чайку и обменяться новостями.

Миссис Харрис пошел уже седьмой десяток, она была маленькой, сухенькой старушкой со щечками как прихваченные морозом яблоки, румяными и морщинистыми, и острыми, хитрыми глазками. Она была женщиной практичной и решительной, но не без склонности к романтике, оптимисткой, и воспринимала жизнь довольно просто – та состояла для миссис Харрис из черных и белых полос без сложных переходов между ними. Миссис Баттерфилд была в том же возрасте, но отличалась завидной дородностью, а характер ее в равных пропорциях составляли боязливость и добродушие; будучи пессимисткой, она постоянно ощущала, что и она сама, и ее знакомые постоянно находятся на грани катастрофы.

Обе добрые женщины давно уже были вдовами. У миссис Баттерфилд было два женатых сына, которые, увы, никак не поддерживали ее, что, впрочем, ее не удивляло – при взгляде на жизнь, присущем миссис Баттерфилд, ее скорее удивила бы сыновья помощь. У миссис Харрис была замужняя дочь – та жила в Ноттингеме и каждый четверг аккуратно писала ей письма. В целом, можно сказать, подруги жили деятельной, плодотворной и интересной жизнью, поддерживали друг друга чем могли и сильно скрашивали друг другу одиночество. Не кто иной, как миссис Баттерфилд, взвалила на себя бремя заботы о клиентах миссис Харрис на все время ее отсутствия – что и позволило миссис Харрис год назад отправиться в Париж с целью волнующей и романтической – купить себе платье от Диора, каковой трофей и поныне помещался в гардеробе скромной лондонской уборщицы Ады Харрис, свидетельствуя о том, какой чудесной и удивительной может быть жизнь для того, кому достанет энергии, настойчивости и воображения изменить ее.

Итак, уютно угревшись в комнатке миссис Харрис, под лампой со старомодным плюшевым абажуром, подруги не спеша обсуждали события дня, наслаждаясь чаем из чайника, укрытого красивой желтой грелкой (миссис Баттерфилд связала эту грелку в подарок на прошлое Рождество). Работало радио – правда, издаваемые им звуки производили скорее гнетущее впечатление: передавали американскую «народную» песню в исполнении некоего Кентукки Клейборна.

– Так я графине и сказала: не купите новый пылесос – до свидания, – рассказывала миссис Харрис. – А эта скупердяйка мне: «Ах, мол, дорогая миссис Харрис, может быть, он еще годик послужит?..» Послужит он, как же. Да до него и дотронуться-то страшно – так током бьет, аж до самых пяток! Так что я ей твердо сказала – ультиматум мой такой: или завтра в квартире будет новый «Гувер», или завтра же ваши ключи окажутся в почтовом ящике.

(Ключи клиента, брошенные в почтовый ящик его дома – это традиционный способ, которым приходящая уборщица объявляет о разрыве отношений с владельцем этих ключей, дома и ящика.)

Миссис Баттерфилд отхлебнула чай.

– Не купит она пылесос, – мрачно заметила она. – Знаю я таких. Над каждым грошом трясутся, только бы лишнего не потратить – а там хоть трава не расти.

В приемнике продолжал страдать Кентукки Клейборн:

Поцелуй, о Кьюзи, на прощанье меня-а-а,

Поцелуй меня, кобылка моя-а-а,

Эти гады меня подстрелили,

И похоже, мне смерть пришла,

Так поцелуй, старушка Кьюзи, Поцелуй на прощанье меня-а-а!..

– Тьфу, – промолвила миссис Харрис, – не могу я больше это завывание слушать, Ну просто кот по весне, да и только. Выключи эту гадость, милочка, пожалуйста!

Миссис Баттерфилд послушно потянулась и повернула выключатель, заметив при этом:

– Все-таки жалко мне, как его, бедняжку, застрелили, а он просит свою лошадь, чтоб она его поцеловала. А теперь мы так и не узнаем, поцеловала она его все-таки или нет.

Впрочем, все обстояло не совсем так: соседи за стеной, похоже, были ярыми поклонниками американского барда, и душераздирающая история любви и смерти на Диком Западе текла сквозь стену, словно вода сквозь промокашку. Но к этой, с позволения сказать, музыке примешивались и другие звуки: вот послышался приглушенный удар, а за ним последовал вскрик – и тут же кто-то увеличил громкость радио, и Кентукки Клейборн, завывающий в нос под треньканье гитары, заглушил крики и плач.

Подруги тут же замолчали, и на их лицах появилось мрачное и озабоченное выражение.

– Вот негодяи, – прошептала миссис Харрис, – опять они мучают малыша Генри.

– Бедняжка, – вздохнула миссис Баттерфилд. – Я не могу больше слушать его плач.

– Они затем и радио включили, – мрачно сказала миссис Харрис, – чтобы нам слышно не было, как он плачет.

Она подошла к тому месту, где стена была тоньше – по всей видимости, некогда здесь была дверь между комнатами, – и постучала в нее.

– Эй вы, немедленно прекратите бить ребенка, слышите? Мне что, полицию вызвать?

Последовал немедленный ответ:

– Поди сунь голову под кран – это тебе мерещится чего-то! Никто никого не бьет, ясно?

Женщины постояли у стены, взволнованно вслушиваясь, но криков больше не было, а вскоре соседи сделали и приемник потише.

– Мерзавцы! – прошептала миссис Харрис. – А мы даже полицию вызвать не можем – они его бьют так, чтобы следов не оставлять. Но ничего, завтра утром я с ними поговорю!

– Бесполезно, – печально заметила миссис Баттерфилд. – Они все на нем же и выместят. Вот вчера – я для Генри сберегла кусочек сладкого пирога, так Гассетовы мальчишки мигом налетели и пирог отобрали, он даже разочек откусить не успел!

Из голубых глазок миссис Харрис выкатились две злые слезинки, и она разразилась целым подробным описанием семейства Гассетов, которое мы приводить воздержимся по причинам цензурного свойства.

Миссис Баттерфилд похлопала подругу по спине:

– Полно тебе, милочка. Это, конечно, ужасно, но мы-то что можем тут сделать?..

– Хоть что-нибудь! – яростно воскликнула миссис Харрис. – Что угодно! Я так больше не могу. Он такой славный мальчуган, бедняжка! – ее глаза вдруг сверкнули. – Если б я поехала в Америку, я бы нашла его отца. Он ведь где-то есть, правда? И наверняка тоскует по своему сыночку…

Выражение ужаса появилось на рыхлом лице миссис Баттерфилд, ее губы и многочисленные подбородки задрожали.

– Ада, – испуганно проговорила она, – ты ведь не собираешься на самом деле поехать в Америку, правда?..

Миссис Баттерфилд слишком хорошо помнила, как ее подруга вбила себе в голову, что больше всего на свете ей хочется иметь настоящее платье от Диора, и как после этого