Ты умрешь в Зазеркалье - Юлия Викторовна Лист

Аска тоже, тоже собиралась взять управление своей жизнью в руки!

Его отчим украл мать, друг – девушку, а отец девушки был той еще дрянью. Все они были подонками. Иногда достаточно одного короткого движения, и человека… то есть подонка – нет.

Аска закрыла глаза, представляя, как стреляет в любимого папочку, как он взмахивает руками, как расползается кровавое пятно на его спортивной, вечно мокрой от пота футболке.

Нет! Аску передернуло.

Пусть это лучше сделает кто-то другой – тот, кто имеет в этом опыт.

Вот только встретила она своего героя не в лучшие его времена. Он отказывался и больше плакался, поминая через слово мамочку. Аска знала, что у маньяков есть такой период, когда они опускают руки, и до момента, когда смертельно хочется убивать, им приходится несладко. У него сейчас депрессия, у бедняжки. Его надо вытаскивать, как осла из канавы на пучок морковки. Посулить то, что заставит его кровь вновь забурлить, разогнать воображение.

У нее получится! Ей уже удалось развязывать ему язык. Спасибо папочке, преподал ей и теорию, и практику.

В какой-то момент он внезапно перешел на голосовые. Аска нажимала на «сохранить» прежде, чем прослушивала его измененную фильтром речь.

– Зачем ты используешь голосовой фильтр?

– Не хочу, чтобы ты получила еще одну возможность меня шантажировать.

– Брось, я не собираюсь тебя шантажировать, а прошу помочь. Бро, мы с тобой одной крови, ты и я. Если хочешь знать, я стерла то видео. – На самом деле она хранила все на телефоне матери. Вчера опять кто-то влез в ее комп, но ничего не тронули, все-таки защита ее бережет. Кто-то настойчиво пытался ее взломать, но не выходило. Пришлось перестраховаться: все стереть и копии перенести на материну SD-карту. – Да я и никогда бы не воспользовалась им. Как и ты никогда бы в меня не выстрелил. Ты помнишь тот день?

– Да, ты сломала мне три ребра.

– Ну прости!

– Зачем ты это сделала – подставила человека? Ты ведь подбила его пойти к нам ругаться, да?

– Нет, он сам. Честно!

– Не ври.

– Я заметила, как ты шел за нами. Узнала тебя по глазам. Они не врут. Кто-то в русской классике назвал глаза зеркалом души.

Он на это ничего не ответил. Аска поспешила добавить:

– Тот человек сам сделал свой выбор.

– Я тебя тоже узнал по глазам. – Отправив это голосовое, он оставался в сети, но молчал, ничего не записывал. Аска тоже молчала. Здесь просилась драматическая пауза. Пусть помучается. Но он замолчал слишком надолго. Вышел из сети и до следующего вечера не выходил на связь.

Ничего. Успех любит терпеливых.

– Почему ты убиваешь? – опять начала подбираться она. К сердцу зверя. Отец всегда говорит: у зверя та же плоть, что у любого другого человека. Плоть и кровь, работающая по земным законам. Значит, можно зверя приручить, подобрав нужный код.

Он молчал.

– Ты пробовал задавать этот вопрос себе?

Молчание.

– Ты хоть отдаешь себе отчет в том, что единицы способны на это? Мы живем в мире двойных стандартов. Если видим несправедливость, терпим ее, проходим мимо. А ты – нет. Лишь пара процентов из ста способны на убийство во имя высшей цели.

– Ты до сих пор не выбросила из головы мысль убить отца?

– Это единственное условие моего дальнейшего существования. И я от тебя не отстану. Вместе мы запишем твое имя в историю в один ряд с Джеком-потрошителем.

– Джеком-потрошителем? Смеешься, что ли?

– Он не был найден. И если бы я верила в реинкарнацию, то подумала бы, что он – это ты.

Молчание. Ему понравилось? Понравилось, что она его сравнила с Потрошителем? Он тщеславен – отлично.

– Скольких ты убил? Можешь точное число припомнить? Никогда не оценивал в количестве? Говорят, если что-то перевести в цифры, это приобретает особую значимость.

– Или теряет.

– Ну сколько?

– Не скажу.

– Это тяжелый труд.

Молчание.

– Конечно, тяжелый. Неоцененный труд. Никто не видел игры твоего ума. Никто не знает, какое напряжение ты несешь через свою жизнь.

Молчание.

– Ты считаешь: люди, которых ты убивал, – дурные?

– Это были исключительно дурные люди. – Он злится, когда его чувство справедливости подвергается сомнению, значит, все же испытывает гордость за ту стезю, что выбрал. Он видит некую миссию в своих деяниях. Это был паранойяльный с обостренным чувством справедливости шизоид, он наслаждался, упивался процессом поиска жертвы. Его не сильно интересовало само убийство. Ему нужен хитрый способ заарканить жертву и такой же способ избавиться от нее.

Надо брать его другим интересом. Подбросить такой способ убийства отца, чтобы ему стало любопытно, чтобы он втянулся.

Аска видела, как в тот вечер 7 июня он вышел из магазина, поддерживая кого-то. Она знала, что человек с болтающейся головой, волочивший ноги и уронивший безжизненную руку ему на плечо, – тот самый дебил, который, взяв флаер, поперся выяснять, что за мошеннические схемы действуют в каннабис-шопе «Аура». Это его кроссовки, торчащие из-под полок, сняла на телефон Аска.

Он разговаривал с трупом, будто это был его пьяный друг. Нежно сообщал ему, что довезет до дома, трогательно намекая, что больше не потерпит сцен. Он тоже так умел. Как она. Притворяться? Мимикрировать. Становиться кем угодно в зависимости от надобности. Менять личности.

– Ты бы мог стать круче, чем Ганнибал Лектер, знаешь?

– Думаешь, я на это клюну? Стать круче, чем киноперсонаж?

– Потому что ты крутой. Правда, крутой. Все, что ты мне рассказал… такое не многим под силу.

Каждое убийство – математическая задача, шахматная партия.

– С кем ее играть? Мне не с кем соревноваться. Ага, он понимает, к чему она клонит.

– Все твои преступления – громкие события, ты жил в одном из самых крупных Штатов. И каждое было освещено в новостях.

– Ты рыскала обо мне в Интернете?

– Небольшое расследование провела. Ты мне интересен.

– Дура!

– Мне просто интересно, что бы ты сделал с моим отцом, если бы задумал его убрать?

Молчание. Но он был в сети.

– Я бы полжизни отдала, чтобы посмотреть, какой способ ты бы выбрал для него.

И она опять вспомнила, как он сажал в такси труп, от которого несло перегаром, сообщая по-испански: «Парк Ретиро, пожалуйста. Моему другу совсем плохо. Если его вырвет, не волнуйтесь, дам сверху сотню за чистку салона». Голос! Он был божественным – нежным, приятным, тонким. В особенности в сравнении с тем гортанным воплем, который сорвался с его губ, когда он выбирался из-под завалов коробок. И этим «Дура!», которое он отправил и тотчас стер.

Они одной