Заговор против террора - Алекс Маркман

— Когда точно? — спросил Берия.

— Не знаю. Это все, что сообщили.

— Хорошо. Несите службу, — отпустил его Берия. Когда дверь за ним закрылась, мысли Берия потекли в другом направлении. Ехать на свидание с бабонькой опасно. Вождь может позвать в любой момент, и если Берию нельзя будет немедленно обнаружить, то вождь прогневается и нашлет бурю, как царь морской.

Опять тишину просверлил пронзительный телефонный звонок.

— А вот и он, — Берия потянулся к трубке. Но это оказался не Сталин, а Маленков.

— Ты еще здесь? Можно зайти?

— Заходи, — охотно согласился Берия. У Маленкова должны уже быть какие-то сведения. Как-никак, прошло больше трех месяцев с тех пор, как вождь поспешно вылетел в Сочи после смерти Жданова.

Через минуту Маленков без стука открыл дверь и вплыл, покачивая бабьими бедрами. Потом уселся со вздохом и сообщил уже успевшую устареть новость: Хозяин прилетел.

— Знаю. Что еще?

— Поскребышев позвонил. Сталин вызывает к себе на дачу, в Кунцево. Тебе звонили?

— Нет, — ответил Берия. — Странно. Может, Хозяин хочет видеть тебя одного?

— Поскребышев сказал, что будут еще трое: ты, Булганин и Хрущев.

— И никого больше? — довольно, но с легкой тенью озабоченности удивился Берия. — Ты уверен?

— Так Поскребышев сказал. Только четверо.

— Что он хочет обсуждать?

— Маленков пожал круглыми плечами.

— Что-то серьезное, но конкретно Поскребышев ничего не сказал. Ума не приложу, какая важность заставила его так поспешно вернуться. Я подумал — может, ты что-то знаешь? Может, где-то серьезный конфликт назревает, или что-то с проектом твоей бомбы?

— Ко мне никаких сведений не поступало. — Берия начал протирать пенсне. — Много чего произошло в мире с того дня, как он улетел в Сочи. Знаешь сам. Однако никакая важность не заставила бы его вернуться в Москву, если только мировая война. Тут может быть только одно: Хозяин сам задумал что-то и хочет, чтобы мы это осуществили.

Снова раздался звонок. Берия молча выслушал говорящего, промычал «у-ху», и повесил трубку.

— Поскребышев, — пояснил он. — Терпеть не могу эту маленькую псину. Хозяин зовет к десяти вечера. Опять до утра придется пить. Пойдем отсюда.

Берия встал и направился к выходу. Пропустив Маленкова вперед, он закрыл за собой дверь и, соразмеряя шаг с Маленковым, заговорил.

— Поскребышев — его верный пес. Пока он возле Хозяина, ничего сделать нельзя. В принципе, нужно избавиться от троих: Абакумова, Власика и Поскребышева. Если мы заменим их верными людьми, Хозяин окажется без прикрытия. Хрущева я возьму на себя, ты обработай Булганина, остальные не в счет.

— Как их заменить? — спросил Маленков. — Сталин доверяет им полностью, и не зря. Они все готовы умереть за него. Он знает это.

— Не так все безнадежно, как тебе кажется, — возразил Берия. — Давай вернемся к жене Поскребышева, Брониславе Соломоновне. Тогда я был министром МТБ. В 1940 году Сталин приказал мне расстрелять ее. Поскребышев, нужно отдать ему должное, был единственным из окружения Хозяина, кто осмелился просить за свою жену. Вот это мы ему в подходящий момент и припомним.

Выйдя из здания, они расстались. Берия сел в машину и, засмотревшись на кружащиеся в лучах редких уличных фонарей крупные мохнатые снежинки, невольно стал вспоминать дела давно минувших дней.

Чудак он, этот Поскребышев. Не мог он понять тогда, что никакое заступничество не спасет его жену. Преступления ее бесспорно заслуживали расстрела по понятиям Сталина. Она была и еврейка, и невестка Троцкого. Куда уж дальше! Берия уже тогда просчитал будущее на много лет вперед и заставил Брониславу дать показания против ее мужа, но Сталину их не показал. За те три года, что она провела в тюрьме, Бронислава сильно постарела. Она тряслась, когда ее вели на расстрел, то ли от страха, то ли от слабости, здоровье ее было сильно подорвано. Впрочем, даже у очень сильных духом мужчин порой от слабости подгибаются коленки, когда их ведут на расстрел. Что уж тут требовать от измотанной тюрьмой еврейки? Нужно отдать ей должное: встретила смерть она достойно. Молча выслушала приговор, не плакала, не закрывала глаза от страха и не издала ни единого звука, получив пулю в сердце. Сильный характер? Трудно сказать. Берия по опыту знал, что так себя ведут порой и слабые духом. К моменту расстрела им становится все безразлично, и они ждут конца, как избавления от издевательств и мучений. Ничего не поделаешь. Жизнь.

К Сталину все четверо прибыли с военной точностью, к десяти часам вечера, и выстроились в ряд перед пропускным пунктом ближней дачи. Дежурный офицер с волчьими глазами заглянул в каждую машину и после неторопливого осмотра дал команду открыть ворота. Он не пытался выслужиться перед ближайшими приближенными Сталина. Ему было все равно, кто перед ним, главное — выполнять приказ. Однако документов проверять не стал: не первый раз видел.

Другой охранник встретил их у центрального входа. Его задачей было обыскивать всех, без разбора, но члены Политбюро были исключением. Он знал каждого много лет, потому только отдал честь и отступил на шаг, давая дорогу важным гостям.

Внутри они прошли мимо комнаты охраны, где расположились трое офицеров, и наконец дошли до небольшого зала, служившего и спальней, и столовой.

В этот день Берия с повышенным интересом впитывал в себя, как губка, малейшие детали процедуры досмотра гостей. Наверняка это пригодится в будущем, хоть и неизвестно, как скоро.

Сталин встретил их, сидя на диване. Выглядел он посвежевшим и, казалось, пребывал в добром здравии. Встав навстречу гостям, он дружелюбно пожал руку каждому, однако без улыбки приветствия. Это был признак того, что веселого застолья сегодня не будет.

— Вы чудесно выглядите, товарищ Сталин, — сияя, провозгласил обычно бесстрастный Маленков. К нему нестройным хором присоединились Булганин, Хрущев и сам Берия. Жестом, каким отмахиваются от жужжащего возле уха комара, Сталин дал знак прекратить хвалебную чепуху и коротко приказал:

— Рассаживайтесь.

— С приездом, — Хрущев, когда все заняли свои места, поднял бокал и косноязычно произнес обычный тост. Сталин отхлебнул из своего фужера вино, разбавленное водой, вслед остальные осушили свои бокалы с наигранным энтузиазмом. Короткий обмен всем известными новостями длился недолго. Сталин строго осмотрел своих гостей, и когда наступила тишина, заговорил громче и раздраженнее обычного.

— Я получил отчет от Абакумова об ЕАК. Как я и предполагал, даже поверхностное изучение деятельности этой организации показало, что это было гнездо шпионов и врагов Советской власти. Самым активным и опасным из них был Михоэлс. От него нити тянулись — и до сих пор тянутся, даже после его смерти, — к руководителям партии и правительства.

«Объясняет, как в детском саду, — подумал Берия. — Сказал бы сразу, кого расстрелять, и точка».