О чем молчат вороны - Эзекил Кваймуллина

Он начал за меня.

– Ты уходишь, да?

Да, скорее всего, только я хотела плавно к этому подвести.

– Мм… да. Кэтчин и Кроу собираются к краскам. Я думаю пойти с ними.

– Но переживаешь за меня?

– Эй, хватит озвучивать мои мысли! Как ты вообще их угадываешь?

В уголках его глаз появились морщинки.

– Я же твой папа. И вот недавно понял, что уже давно веду себя не так, как положено родителю. Прости, Бет. Я не знал, как жить дальше. Мне казалось, и смысла нет жить дальше без тебя.

– Это совсем неправильные мысли, пап!

– Знаю. Теперь я понимаю… – Он покачал головой, и по его глазам я поняла, что он злится на себя. – Не так надо чтить твою память. Твое прошлое и настоящее. Я хочу, чтобы ты могла меня уважать, Бет. Хочу оставаться твоим отцом, несмотря на то…

Его голос оборвался. Папа перевел дыхание и продолжил:

– Несмотря на то, что тебя не будет рядом. Я хочу, чтобы ты могла мною гордиться, где бы ты ни была.

По его щекам бежали слезы; как и по моим. Я понимала, что не могу остаться, но легче от этого не становилось. Расставаться было горько и тяжело, и сердце сжималось от боли. А еще я хотела исполнить одно свое желание. Я никогда и ничего так отчаянно не желала. Если духи нуждаются в сильных эмоциях и присутствии проводника, чтобы касаться этого мира – что ж, у меня есть все необходимое.

Я бросилась папе на шею. И почувствовала, что нахожусь здесь целиком. Он удивленно крякнул и обнял меня в ответ. Так прошло несколько бесценных секунд, а потом мое тело снова начало становиться призрачным, и я отстранилась.

Папино лицо снова сморщилось, но только по краям. В его взгляде осталась прежняя сила.

– Я люблю тебя, папа. Я всегда буду твоей дочкой.

– И я люблю тебя, Бетти. Я всегда буду твоим папой.

Папа медленно, неловко развернулся. А потом пошел прочь уверенной походкой. На ходу он достал телефон из кармана и набрал номер.

– Алло, Вив? Это я, Майкл. Слушай, я по поводу дня рождения деды Джима. Что лучше с собой принести? Ну, кроме подарка. Конечно, приду! А как же? Мне очень хочется со всеми увидеться.

Я слышала, как быстро и громко тараторит тетя Вив, словно стараясь вместить в один телефонный звонок упущенные месяцы разговоров. Я не могла разобрать ее слов, и вряд ли она говорила что-то связное, но это и не важно. Главное, что между ними с папой все наладилось.

Главное – он мне показал, что выбирает обратное серому.

Я проводила его взглядом. Ровно в то мгновение, когда он пропал за деревьями, у меня за спиной раздался голос:

– Готова, Бет-которая-Теллер?

Я обернулась и увидела смуглую девушку с карими глазами и черными волосами, которые ниспадали на землю, словно мантия.

Кэтчин стояла рядом с ней. Она вскинула бровь, и я поняла, что от меня ждут ответа.

– Готова, – сказала я.

Кроу протянула мне руку, и я ее приняла. А потом она взяла за руку Кэтчин и крикнула:

– Побежали!

И мы побежали, я в желтом платье, Кэтчин в зеленом, а Кроу в черном, три ярких цвета, петляющих между деревьями. Мы неслись так стремительно, как живые не могут, а могут лишь те, кто ходит по всем граням мира. Мы бежали быстрее и быстрее, не чувствуя границ, пока не полетели, касаясь ступнями земли.

Кроу отпустила наши руки и взмыла в воздух. Ее фигурка превратилась в краски – все оттенки черного, какие только бывают на свете и еще тысячу таких, каких я никогда не встречала. И цветные ленты, извиваясь, ввинтились в небо.

Кэтчин запрокинула голову и рассмеялась – я впервые услышала ее смех, музыкальный, хрипловатый, и он наполнил собою весь лес. А потом она прыгнула за Кроу и обратилась зелеными красками и слилась с ее черными.

Моя очередь. Я взлетела вверх и растаяла в желтый, в яркую любовь ко всем моим родным: папе, дедушке, тетям и дядям, двоюродным братьям и сестрам; к Кэтчин и Кроу.

Нас окружили другие краски, радуясь нам, встречая.

Мы нашли маму Кэтчин, и мою, и семью Кроу. Мы купались в облаках и пели в солнце и позволяли миру красить наши души, а нашим душам – красить мир.

И куда бы мы ни шли – мы шли вместе.

Мы – коренные австралийцы и рассказчики. Наш взгляд на мир сформирован под влиянием нашей культуры и истории народа палику, собственных знаний и опыта и того, что мы унаследовали от наших Предков. Мы – всего два голоса из массы австралийских аборигенов и всех народов, населяющих Австралию, и говорим исключительно за себя; не существует единой истории, единого опыта всех коренных австралийцев.

Эта история вдохновлена двумя аспектами истории аборигенов. Первый – это наши родные земли, семьи, культура, то, что подпитывает наши связи, которые мы питаем в ответ. Второй – то, что вошло в нашу жизнь вместе с колонизацией, жестокость хаотичная, а порой, что еще страшнее, – продуманная и организованная. Оба аспекта влияют на нашу сущность, а значит, и наши истории.

Древние легенды австралийских аборигенов описывали мир, в котором все дышит жизнью. Не только животные, растения и люди, но и камни, ветер, дождь, луна, солнце. Поэтому семейные связи выходят за пределы человеческого и охватывают все вокруг. Они пронизывают одно поколение и формируют следующее. Например, тот, кто всегда чувствовал особую связь с динго, мог сам в прошлой жизни быть динго и может стать ею снова. То же самое произошло с Кроу. Как говорит Бет ближе к концу книги, она «одновременно маленькая и очень большая, старая и юная, девочка и ворон, она… Кроу».

Кроме того, истории коренных австралийцев не линейны, и время в них идет не по прямой, из прошлого через настоящее и в будущее. Все живое всегда находится в движении, меняется и кружится относительно другой жизни, и за счет этих колебаний мир движется вперед – или назад. Если говорить словами деды Джима: «Не жизнь течет по реке времени, Бетти. Время течет по реке жизни». То, что событие произошло «в прошлом», определяется не пролетевшими годами, а тем, наладились ли связи, на которые оно повлияло. То есть Кэтчин, Бет, Кроу и Майкл стоят на месте относительно времени, поскольку их сердца еще не излечены. Каждый из них постепенно достигает душевного равновесия и переходит из одного цикла в другой. Поэтому в финале книги Кэтчин говорит Майклу: «Это начало того, что ждет нас впереди».

Кроме прочего, исцелиться можно с помощью историй. Кэтчин знает, что именно они помогают пережить тяжелые времена и переносят тебя домой. Многие истории аборигенов рассказывают о травмах, нанесенных колониализмом многим поколениям, о боли, которую пришлось выдержать сердцам, умам и телам коренных австралиек. На истории рода Кэтчин болезненное пятно оставили украденные поколения.

Около сотни лет, начиная с конца девятнадцатого века, закон позволял забирать детей из семей австралийских аборигенов. Комиссия прав человека установила, что между 1910 и 1970 годами от семьи оторвали примерно каждого шестого ребенка, и ни одна семья не избежала этого кошмара. (Заинтересованный читатель может обратиться к этому документу и другим источникам, включая интервью с самими людьми из украденных поколений, на австралийском сайте «bth.humanrights.gov.au»). Во многих семьях, включая нашу, дети пропадали из поколения в поколение. Отсюда у аборигенов двойное наследие жестокой сердечной боли и невероятной силы, которая потребовалась, чтобы это пережить. Кэтчин выживает лишь благодаря тому, что черпает силу из своего рода, заимствует выдержку своих предков.