Ардабиола - Евгений Евтушенко

— Паспорт при вас? — поторопил Ардабьева капитан. — Надо успеть переоформить билет.

Пока переделывали билет, подозрительно сверяя лица Ардабьева и капитана с их документами, и никак не могли понять, почему тот же самый мальчик вписывается в билет на другое имя, капитан давал Ардабьеву инструкции:

— Учтите, Витя — ангелочек, только когда спит. Проснувшись, он страшен. Это перпетуум-мобиле. Не теряйте бдительности. Он только и выжидает, когда взрослые отвернутся. Вчера он засунул пальцы в бабушкину мясорубку и собрался ее крутить. Он задаст вам перцу. Возможно, он попытается захватить самолет. Я вам не завидую. Вы умеете менять пеленки?

— Нет, — честно признался Ардабьев.

— Придется научиться. Он говорит «ка-ка» только после того, как уже обделался. В общем, это не я вас выручил, а вы меня.

Вот почему Ардабьев оказался на взлетном поле с чужим ребенком. Это был первый в его жизни ребенок, которого он держал на руках. Ардабьев был младшим в семье, и ему не приходилось таскать меньших братишек. Ардабьев нес чужого ребенка и думал о том, что мог бы нести своего.

И еще он думал о девушке в кепке.

Толпа издерганных пассажиров сгрудилась у трапа, как будто самолет мог вот-вот улететь, оставив кого-то на взлетном поле. Никому и в голову не приходила простая мысль, что мест в самолете ровно столько, сколько пассажиров. Все мышление сузилось до пронзительной жажды влезть, накаляемой страхом не влезть. Давка была бессмысленной, но не прекращалась.

Увидев двух детей, контролерша с боксерским лицом рявкнула:

— Пропустите пассажиров с детьми! Придите в совесть!

Но ничьи локти, ничьи сумки, ничьи коробки не раздвигались. Контролерша поддала одной ногой по прущей наверх чьей-то картонной коробке с черными знаками бокала и зонтика, так что внутри раздался звон, а другой ногой по зачехленному футляру чьего-то контрабаса. Контролерша встала посредине трапа, мощным корпусом прикрывая самолет, и отвела рукой протягиваемые ей скомканные, липкие билеты.

— Сначала — с детьми!

Поняв, что контролерша неумолима, пассажиры неохотно расступились, провожая Ардабьева со спящим мальчиком и маму с грудным младенцем такими недобрыми взглядами, как будто именно из-за них была и нелетная погода, и все другие малые и большие беды на свете.

— Почему люди такие озлобленные? — вздохнула мама, устраивая дитя на коленях, сумку с апельсинами под сиденьем, и мгновенно уснула.

У нее было простое широкое русское лицо, и на голове — сложенные венком тяжелые пшеничные косы.

«Не все озлобленные… — с облегчением подумал Ардабьев. — И она, и ее муж, да еще с маленькими детьми, не меньше других мучились двое суток в аэропорту. А вот не озлобились. Поняли, что такое означают слова „отец умер“, написанные в телеграмме. И та контролерша с боксерским лицом, хотя она тоже измотана, поняла, что такое дети на руках. Но почему вокруг так много хамства, расталкивания других локтями, какого-то озверения? Но разве это оправдание? Зачем же делать тяжелую жизнь еще тяжелей? Нельзя забывать о том, что мы народ, человечество…»

Мальчик на его коленях крепко спал, и Ардабьев тоже попытался уснуть под равномерный рокот взлетающего самолета. Сны ему снились редко, но стоило только закрыть глаза перед сном, как его начинали обступать видения перепутанных кусочков собственной жизни. Вот и сейчас, может быть, потому, что он невзначай коснулся двух шершавых лапок крошечного крокодила на портфеле, Ардабьев начал вспоминать.

…Узкая, выдолбленная из цельного дерева лодка шла по озеру. Легонько шевеля веслами по звездам, плавающим в черной воде, африканец с электрической лампой на лбу, похожей на шахтерскую, шарил лучом ее света по береговым зарослям, по воде. Африканец был похож на человека, у которого на голове росла белая звезда. Внезапно в прибрежной тине загорелись попавшие в луч света два зеленых глаза. Африканец, бросив весла, схватил деревянное копье с железным наконечником и сделал ловкое сильное движение. В луче света на кончике копья взвилось тело крошечного крокодила с нежной белой подбрюшиной. Крокодил по-детски всхлипывал. Африканец бросил его на дно лодки и стукнул молотком по голове. Крокодил замолк. Африканец вытер ветошью кровь с наконечника копья и снова взял его на изготовку до следующих зеленых глаз.

— Не надо! — сказал ему по-английски Ардабьев.

— Но вы же хотели посмотреть на охоту на крокодилов? — удивился африканец.

— Я уже видел, — сказал Ардабьев. — Я не думал, что они такие маленькие.

— Больших крокодилов на этой реке мало, — сказал африканец. — Их вообще мало. А из этих малышек мы делаем женские сумки и портфели.

— Вам их не жалко? — спросил Ардабьев.

— Это моя профессия… — пожал плечами африканец. — А вот куриц я сам не режу. Это делает моя жена. А какая охота у вас в России? Я слышал, у вас есть тигры и медведи.

— Еще есть… — вздохнул Ардабьев. — Но их все меньше…

— Когда-нибудь не будет и человека… — сказал африканец. — Люди — единственные животные, которые охотятся друг на друга. Даже гиены этого не делают… Знаете, что звери думают о нас? Звери думают, что они — это люди, а люди — это звери…

Ардабьев постепенно засыпал, прижимая к себе чужого мальчика, и ему все-таки приснился сон.

Ардабьев звонил по телефону девушке в кепке. Из своей пустой квартиры. Перед пустой клеткой, где не было крысы Аллы, которая умерла. И вдруг спина его что-то почувствовала. Взгляд. Ардабьев обернулся. Перед ним стоял неизвестно как сюда попавший человек. У него было лицо всех сразу пассажиров самолета, не хотевших пропускать к трапу детей. На ногах у него были женские тапочки с помпонами.

— Напрасно звоните, — сказал человек. — Провода перерезаны.

Вслед за ним в комнату стали входить другие люди с одинаковыми пассажирскими лицами, и на всех были тапочки с помпонами. Один из вошедших раскрыл зачехленный футляр контрабаса, в котором лежала разобранная винтовка с оптическим прицелом, и стал ее собирать, побрызгивая из лоснящейся швейной масленки. Второй развязал картонную коробку с черными знаками бокала и зонтика и достал оттуда несколько обойм. Другие открыли холодильник, вынули из него крошечного убитого крокодила и стали его есть сырым, отрывая ему лапки и выплевывая на пол крокодиловую кожу, как ананасовую. Съев крокодила, вошедшие стали надвигаться на Ардабьева с тяжелыми несытыми глазами. Ардабьев хотел закричать, но не мог. Ардабьев проснулся в холодном поту и радостно увидел вместо страшных глаз убийц, обступающих его, ясные глаза чужого ребенка, показавшегося ему своим. Мальчик с любопытством смотрел то на Ардабьева, то на портфель, где болтались лапки крокодила. Мальчик осторожно вложил пальчики в зубы крокодила, но крокодил не кусался.

— С добрым утром, Витя! — сказал Ардабьев, хотя еще была ночь.

— Ка-ка… — сказал Витя, и Ардабьев, вспомнив инструкции его отца, вопросительно покосился на маму, но она спала глубоким ровным сном. — Ка-ка, — настойчиво повторял Витя.