Возвращение в Оксфорд - Дороти Ли Сэйерс

Несколько месяцев все было спокойно. Она старалась больше не ввязываться в дискуссии об уме и сердце. В подобных спорах вечно рискуешь затронуть личные вопросы, а на этом поле Питер, с его живостью ума и самообладанием, легко обыгрывал ее, сам оставаясь неуязвимым. Пробить его броню она не могла, разве что с помощью совсем уж грубых приемов, но Гарриет начинала бояться своих вспышек ярости.

О Шрусбери ничего не было слышно. Только однажды в Михайловом триместре в одной бестолковой лондонской газете мелькнула заметка «Студенточки лишились нарядов», оповестившая общественность, что некто развел во дворе Шрусбери костер и сжег на нем мантии и что «хозяйка» колледжа приняла дисциплинарные меры. Новости про женщин всегда имели успех. Гарриет написала в газету язвительное письмо, указав редактору, что «студенточек» принято именовать «студентками» или вообще «студентами», а доктор Баринг занимает пост ректора. Результатом стало только то, что в газете опубликовали другую заметку, озаглавив ее «Прекрасные школярки» и упомянув «прелестных барышень-ученых».[88]

Она не упустила случая гневно сообщить Уимзи — первому подвернувшемуся под руку представителю мужской половины человечества, — что подобного рода пошлости то и дело слышишь, когда среднестатистический мужчина берется рассуждать об интеллектуальных интересах женщин. Уимзи ответил, что от дурных манер его всегда тошнит — но чем лучше, например, журналистский обычай называть иностранных монархов просто по имени, без титула?

Однако недели за три до конца Пасхального триместра колледж вновь потребовал внимания Гарриет — на этот раз дело коснулось ее лично и потому встревожило сильнее.

Февраль, плача и неистовствуя, переходил в март, а Гарриет получила письмо от декана.

Моя дорогая мисс Вэйн!

Хотела Вас спросить, удастся ли Вам выбраться в Оксфорд в следующий четверг на церемонию открытия нового библиотечного крыла, на которой будет присутствовать канцлер? Как Вы знаете, дата официальной церемонии назначена уже давно — а в самих зданиях, мы надеялись, можно будет жить уже к началу этого триместра. Но, к сожалению, из-за споров с конторой подрядчика и болезни архитектора мы сильно запаздываем, едва успеваем закончить работы к открытию. Честно признаться, помещения первого этажа до сих пор не отделаны. Но, разумеется, мы не могли просить лорда Оукаппла перенести визит, он же так занят — ну что ж, в конце концов, важнее ведь библиотека, а не преподавательские комнаты, хотя бедняжкам и некуда приткнуться.

Мы — и я, и доктор Баринг — очень бы хотели, чтобы Вы приехали (хотя, конечно, у Вас так много других дел). Нам бы очень помог Ваш совет, поскольку в колледже творятся весьма неприятные вещи. Конечно, мы понимаем, что автор детективов — не полицейский, но я знаю, что вы принимали участие и в настоящем расследовании, и уверена, что Вы гораздо лучше нашего сумеете выследить злоумышленника.

Только не подумайте, что нас режут в собственных постелях! Но, пожалуй, в чем-то наш случай будет даже посложнее простого честного убийства! Видите ли, нас изводит некий полтергейст и анонимщик в одном лице — можете представить, насколько это омерзительно. Похоже, первые подметные письма стали приходить некоторое время назад, но поначалу никто не обращал на них особого внимания. Я думаю, каждый хоть раз сталкивался с подобными посланиями, и хотя даже не все из них пришли по почте, понятно, что человеку со стороны не составило бы труда подбросить их в привратницкую, а то и в сам колледж. Другое дело — наглая порча имущества: последний случай был настолько вопиющим, что с этим пора уже что-то сделать. Бедная мисс Лидгейт — ее монументальный труд, «Просодия английского стиха» — вы помните, как она работала над рукописью, — искалечили и изуродовали самым гнусным образом, некоторые важные страницы и вовсе уничтожили, так что теперь их придется писать заново. Бедняжка чуть не плакала — и что самое страшное, похоже, к этому причастен кто-то из колледжа. Мы думаем, что кто-то из студенток затаил зло на профессорскую — только это уже не безобидная выходка, а чудовищная низость.

Полицию мы вызвать не можем — если бы Вы видели эти письма, то поняли бы, что огласка тут недопустима, а Вы сами знаете, как быстро передаются сплетни. Думаю, Вы видели ту отвратительную статейку про сожженные во дворе мантии. Это было в ноябре, и мы так и не нашли виновника. Разумеется, вначале мы решили, что имеем дело с глупым розыгрышем, но теперь предполагаем, что все это звенья одной цепи.

Так что если бы Вы нашли время приехать, нам бы очень пригодился Ваш опыт и мы были бы Вам бесконечно признательны. Должен же тут быть хоть какой-то выход — больше это безобразие продолжаться НЕ МОЖЕТ. Но как выследишь кого бы то ни было в колледже, где 150 человек студентов, а двери открыты и днем и ночью?

Боюсь, письмо получилось сумбурным, но я очень взволнована: открытие близится, экзаменационные листы, вступительные и студенческие, сыплются и сыплются, «как листва осенняя, устлавшая пластами лесные Валамброзские ручьи»[89]. Очень надеюсь увидеть Вас в четверг.

Искренне Ваша

Летиция Мартин

Вот ведь досада! Ничто не могло бы так повредить женщинам в университете — в любом университете, не только в Оксфорде. Конечно, в любое сообщество могут проникнуть нежелательные лица, но если в колледже пышным цветом цветут такого рода психологические выверты, родители попросту побоятся отпускать туда невинных дочек. Пусть даже не дойдет до настоящей беды (хотя никогда не знаешь, до чего доведет людей травля), все равно грязное белье будет выставлено на всеобщее обозрение — и ничего хорошего это колледжу не сулит. Поскольку, как всегда, хоть девять десятых всей грязи окажутся клеветой, оставшаяся десятая поднимется со дна колодца истины — ее-то все и запомнят.

Кто знал это лучше ее самой? Гарриет криво улыбнулась, перечитывая письмо. «Нам бы очень пригодился Ваш опыт» — да уж, опыта у нее хоть отбавляй. Разумеется, декан ничего не имела в виду и не подумала, что от этих слов кляча станет брыкаться.[90]Самой мисс Мартин в голову бы не пришло, что человеку, обвиненному в убийстве, а потом оправданному, могут писать оскорбительные письма, и, само собой, она не сообразила, что просить совета в подобном деле у печально известной мисс Вэйн — все равно что говорить о веревке в доме повешенного. Пример той наивной бестактности, к какой склонны женщины, ушедшие из мира и посвятившие себя науке. Декан пришла бы в ужас, поняв, что по-хорошему Гарри-ет ни в коем случае не следует призывать на помощь в таком деле, ведь даже в Оксфорде, даже в Шрусбери…