Летние истории - Миэко Каваками

самое большое кафе на территории парка.

Было сильно за полдень, так что свободных мест в кафе хватало. Нас проводили к столику, мы уселись. Достав из сумочки на поясе маленький блокнот, Мидорико положила его справа от себя, а потом тщательно вытерла лицо влажным полотенцем — их нам принесла официантка вместе с двумя стаканами воды. Затем мы обе склонились над меню. Я выбрала рис с тэмпурой, а Мидорико остановилась на карри. После того как мы сделали заказ, я наконец позволила себе восхититься:

— Какая же ты крутая!

Восхищаться было чем: с тех пор как мы пришли в парк, прошло два с половиной часа, и все это время Мидорико провела на аттракционах. Более того, она двигалась по четко продуманному маршруту, мастерски перестраивая его на ходу с учетом очередей. Видимо, решила за минимально возможное время перепробовать максимальное количество аттракционов. Как можно более экстремальных. От одного вида того, как кабинка со зловещим грохотом ползет вверх по ее любимым американским горкам, у меня по хребту пробегали мурашки. Я махала Мидорико, пока она стояла в очереди, иногда снимала на телефон. Прикрывшись ладонью от солнца, наблюдала, насколько хватало зрения, за ее крошечной, пристегнутой к креслу фигуркой. Потом снова еле поспевала за стремительным шагом Мидорико и снова издалека следила за тем, как ее поднимают на высоту и раскручивают, как она проносится на чудовищной скорости по огромным рельсам… И от одного этого я успела страшно устать.

— У тебя потрясающий вестибулярный аппарат. Столько каталась, и хоть бы что! — сказала я, залпом выпив воду.

Мидорико вопросительно подняла голову.

— Ну, знаешь, есть люди, которых в транспорте или на аттракционах сразу укачивает, потому что у них с вестибулярным аппаратом не очень. Это такие трубочки в ушах, которые отвечают за равновесие. Если человек двигается в непривычном для себя ритме — например, долго кружится или, там, едет на машине по извилистой дороге… то зрительные сигналы не бьются с сигналами от этих трубок, и у человека начинает кружиться голова. Он становится как пьяный. А тебе хоть бы что, правда?

Мидорико отпила воды, кивнула. Потом открыла блокнот, окинула вдумчивым взглядом белый листок, медленно вывела на нем: «Для чего взрослые напиваются?» — и, развернув блокнот ко мне, замерла в ожидании ответа. Для чего взрослые напиваются? Да уж, вопрос.

Зачем мы пьем? Я сама пью только пиво, да и то без особого удовольствия. От спиртного меня развозит на счет раз. Но когда-то я пила. Было такое время, несколько лет после переезда в Токио. Я покупала самое дешевое пойло, наплевать, что отвратительное на вкус, приходила домой и напивалась в одиночестве. После чего на пару дней буквально отключалась — не вставала, не ела, только лежала на своем футоне в полной прострации. У меня в ту пору ничего не ладилось, за что бы я ни бралась. День громоздился на день, будто одинаковые серые кубики. Не то чтобы сейчас моя жизнь стала намного ярче, но тогда… тогда была настоящая безысходность. Даже вспоминать не хочется. Однако и это тоже часть моей жизни. Сейчас я уже на такое не способна, но тогда мне действительно казалось, что без алкоголя я не смогу прожить ни дня. Так было, и нет смысла это отрицать.

— Наверное, когда мы пьем, нам кажется, что мы — это не мы, а кто-то другой, — проговорила я после долгой паузы.

Собственный голос вдруг показался мне чужим, и я откашлялась.

— Мы ведь всегда остаемся собой. С самого рождения и потом всю жизнь… Но иногда мы от этого устаем. Наверное, поэтому и пьем. — Я с трудом облекала свои мысли в слова. — В жизни всякое бывает… что бы ни случилось, нам остается только идти и идти вперед, пока не умрем. Потому что жизнь продолжается. Но бывают моменты, когда невыносимо хочется убежать, спрятаться.

Протяжно выдохнув, я окинула взглядом кафе.

По громкой связи один за другим оглашали номера заказов. Но не нашего. Официанты с тележками сновали между столиками. За соседним женщина отчитывала маленькую дочку. Та сидела нахмурившись и упрямо поджав губы. Кончики волос, завязанных в два хвостика, прилипли к уголкам рта.

— Спрятаться от себя, — уточнила я. — От всего, что внутри… от своего прошлого, от воспоминаний. А некоторым недостаточно просто спрятаться на время — они хотят уйти от себя насовсем и больше никогда не возвращаться. Поэтому они кончают с собой.

Мидорико все так же внимательно смотрела на меня.

Я продолжила:

— Но на такое решаются немногие. Обычно люди просто время от времени играют с собой в прятки, накачиваясь алкоголем. Или не алкоголем, есть и другие способы. Иногда люди сами не понимают, почему делают это со своей жизнью, хотят остановиться, перестать убегать — и все равно продолжают… потому что просто не видят другого выхода. Но постоянно так жить тоже нельзя. Портится здоровье. Все вокруг начинают волноваться — типа, хватит себя гробить, давай завязывай. Они, конечно, правы. Но от этого становится только хуже.

Мидорико смотрела на меня прищурившись, будто пыталась рассмотреть что-то вдалеке. Замолчав, я уставилась на пустой стакан. Мне вдруг показалось, что на самом деле Мидорико спрашивала о другом и все, что я сейчас наговорила, совершенно не к месту. Девочка сидела неподвижно, сжав ручку в руке. Я заметила, что на висках у нее выступили капельки пота и, вздрогнув, одна за другой заскользили вниз.

Молчание нарушил бодрый голос:

— Простите за ожидание!

Это нам принесли еду. Проворно расставляя тарелки на столике, официантка широко улыбалась. В ушах у нее покачивались большие золотые кольца.

— Что-нибудь еще? — спросила она, продолжая улыбаться.

И, получив отрицательный ответ, свернула счет, вставила в прозрачный пластиковый цилиндр на столике и энергичной походкой удалилась на кухню. Мы принялись за еду.

Перед сном мама всегда пьет какое-то лекарство. Когда ее не было дома, я решила посмотреть, что это. Оказалось — сироп от кашля. Вчера там был почти целый пузырек, а сегодня осталось уже меньше половины. Неужели мама все это выпила? Зачем ей вообще сироп, она же не кашляет… В последнее время она худеет прямо на глазах. Недавно пришла и сказала, что по пути с работы упала с велосипеда, хотя была ночь, — а, нет, то есть как раз потому, что была ночь… я хотела спросить, все ли в порядке, но не могла, мы же не разговариваем. У меня просто сердце сжимается, я хочу столько всего у нее спросить…