Развод - Маша Малиновская

совсем не месть. Никому и ни за что я не готов был отдать тебя. Клянусь, Ира.

Как странно, что мы в уборной до сих пор одни. Будто какое-то магнитное поле окутало и никого не впускает. Но даже если бы кто и вошёл, вряд ли бы мы уже смогли замолчать. Слишком жгут его признания. Обоих нас жгут.

— Почему ты не рассказал мне правду?

— Я боялся. Знаю, трус, Ира, но я боялся, что ты уйдёшь. Поэтому не сказал сразу, а потом… зачем? У нас была семья, ты была счастлива, я тоже. Потом родилась Вика. Мои признания бы всё испортили.

— А Рита? Ты поэтому впустил её? Она угрожала рассказать мне всё?

— Да. С Сабуром мы всё выяснили ещё тогда. Он вернулся от отца с благословением и обнаружил, что я воткнул ему нож в спину. Разобрались открыто. А вот Маргарита где-то исчезла. Да, собственно, не в ней уже совсем и дело-то было. А потом спустя несколько лет выползла, как змея из-под камня.

Несколько секунд мы просто стоим и смотрим друг на друга. Кажется, будто передо мною совсем не тот человек, которого я знала столько лет. За которого замуж выходила.

Я верю ему. Верю, что его самого тяготило все эти годы то, как он поступил с лучшим другом. И даже могу понять, почему сделал это. Не осуждаю. Но… именно я стала разменной монетой. Девочкой, которую он из мести решил испортить.

Все годы нашего брака будто лентой фотографий пролетают в голове. Улыбки, объятия, колечко на пальце, Вика, завёрнутая в выписной конверт на руках… Всё как будто бы меркнет. Выцветает. Кажется искусственным.

Гордей говорит, что любил. И я в это тоже верю. Но это странное ощущение осознания, будто десять лет жила в зазеркалье, держит крепко.

— Поэтому я прошу тебя держаться подальше от Сабурова, Ира. Я уверен, что он хочет отомстить мне. И как — боюсь представить.

Становится мерзко. Их жестокая дурацкая игра не закончилась. А я по прежнему разменная монета.

— Да пошли вы оба подальше, — вспышка злости обжигает внутренности. Я живой человек, а не игрушка, не пешка в их бравых играх.

Развернувшись, я ухожу прочь. Подальше и от Гордея, и Сабурова.

Glava 29

— Антон Макарович у себя? — спрашиваю Александру, которая теперь является его секретаршей.

— Занят, — коротко отвечает она, глядя деловито. — Придется подождать.

— Подождать так подождать, — обхватываю себя руками и опираюсь спиной на стену у дверей. Мне вопрос нужно решить срочно. Прямо сейчас.

Саша пожимает плечами и снова утыкается носом в экран компьютера. Болтать не рвётся. Никто не рвётся теперь. Такова цена за шефство над проектом по рекламе сети ресторанов Сабурова.

Представляю уже, сколько насмешек будет, когда все узнают, что я от этого проекта решила отказаться. Сначала удивятся, ведь всё шло хорошо, но потом решат, что не потянула. Сдулась новенькая.

Но пусть лучше так думают, чем правду знают.

Я в таком напряжении, что вздрагиваю, когда дверь кабинета шефа щёлкает, открывшись. Наш главный бухгалтер выходит с улыбкой. Только улыбка для Александры, а мне лишь дежурный кивок.

— Антон Макарович, можно? — заглядываю в кабинет, не дожидаясь, пока Саша сообщит обо мне.

— Входи, Ирина, — кивает он, улыбаясь. Он тут, похоже, единственный мне улыбаться готов. — Что случилось? Вопросы по проекту?

— Да. В определёном смысле, — закрываю дверь изнутри плотно и прохожу к его столу. — Я прошу снять меня с проекта, — говорю решительно.

Антон Макарович смотрит на меня несколько секунд совершенно без эмоций. Потом немного прищуривается и вздыхает тяжело.

— Ира, у тебя ПМС?

От такой вольности я тут же вспыхиваю. Уж совсем не думала, что наш главный может себе позволить так высказаться. Да и вообще я не привыкла к подобной фамильярности. Даже в браке Гордей никогда не бросал в меня таких хамских слов.

— Что? — смотрю на него в удивлении, даже не найдясь сразу, как реагировать.

— Что-что! Я спрашиваю, ты вообще в себе? Что значит, снять тебя с проекта Сабурова? Что вообще может быть за причина такого идиотского требования?

Никто и никогда не позволял себе так со мной разговаривать. Ни таким тоном, ни такими словами. Это шокирует меня так глубоко, что я теряюсь. Мне приходится призвать всю свою волю, чтобы ответить начальнику твёрдо.

— Я не тяну. Этот проект слишком сложный для меня, слишком много ответственности, — лгу я, потому что говорить ему правду не хочу. Пусть думает, что я не потянула, что зря он сделал на меня ставку. — У меня мало опыта. И времени не хватает, у меня ведь маленькая дочь.

— Знаешь что, Ира, — говорит тихо, но нужно быть совсем наивным, чтобы не распознать угрожающие интонации в его голосе, — мне плевать, тянешь ты или нет. Ты должна тянуть. А твои личные проблемы — это лишь твои личные проблемы. Сабуров платит столько, что хоть на колени перед ним становись и ртом работай, но он должен остаться доволен.

Я едва не задыхаюсь от возмущения. В пальцах появляется мандраж, в горле горит, а во всём теле возникает напряжение.

— Да как вы вообще смеете, — мой голос дрожит от негодования. — Я не собираюсь работать в месте, где не уважают собственных сотрудников и позволяют себе говорить такие гадости в их адрес! Я увольняюсь!

— Конечно, дорогуша, ты можешь уволиться! — рявкает Антон Макарович. — Но только после того, как закончишь проект!

— У нас не крепостное право, я вам скажу.

— Да плевать мне. Сабуров заплатил достаточно, чтобы его рекламщиком была именно ты. Не знаю, на кой хрен ему это, хотя, конечно, догадываюсь, — главный проходится по мне липким неприятным взглядом, от которого у меня к горлу тошнота подкатывает. — Поэтому проект ты доведёшь. А потом хоть на все четыре стороны вали.

— Вы не можете заставить меня работать, если я просто уволюсь, — хватаю у него из лотка принтера листок бумаги и ручку из органайзера с намерением прямо здесь и сейчас написать заявление на увольнение.

Руки дрожат от адреналина, что впрыскивается в кровь. Пульс звенит гулом в ушах. Я зла. Нет, я просто взбешена таким свинским отношением!

— Рискни,