Крах каганата - Михаил Казовский

Но на смену ему появился новый воин, тоже молодой и не менее сильный. У него шлем и латы были ещё в порядке, меч тяжёл, а взгляд зол. Думая, что столкнулся с мужчиной, он воскликнул с горечью:

— Ты убил моего единственного друга! Я тебя уничтожу!

— Что ж, попробуй, — отвечала она.

Так сошлись в поединке, не узнанные друг другом, мать и её младший сын Элия.

Да, наследник Иосифа был умелым воином! Наступал по всем правилам, отбивал удары и теснил женщину к лестничному пролёту. И хотя она действовала смело, но рука утомилась быстро — пальцы не удержали меч, он блеснул и, звякнув о кирпичную кладку, покатился вниз по ступеням. Разведённая государыня оказалась незащищённой. Ратник рассмеялся:

— Вот и всё, приятель. Ты уже летишь к праотцам.

Но в последнюю долго секунды из дверей выскочил Свенельд. Моментально оценив ситуацию, он подставил меч, и клинок Элии высек искры из его клинка, не коснувшись лезвием аланки. Та успела пригнуться, выкатилась у мужчин из-под ног и прижалась к стенке.

Юноша схлестнулся с варягом. Их сражение длилось несколько минут с переменным успехом, но проворный молодой человек неожиданно перепрыгнул через перила, пролетел два лестничных марша и свалился на плечи Добрыне, въехавшему верхом в ворота донжона. Витязь не удержался и упал с коня. Элия, оказавшись в его седле, сжал бока скакуна пятками сапог и практически беспрепятственно удалился с места своего боя.

Провидение ему помогло: он добрался до внешней стены Саркела, бросил лошадь, пробежал по ступеням до одной из бойниц, вылез в неё наружу, пролетел по воздуху метра три, кубарем покатился, приземлившись на песок, влез на вал, спрыгнул в ров с водой и, нырнув, поплыл, огибая мыс. Вскоре вынырнул между кораблей русов и, замеченный с их бортов, в граде стрел, то скрываясь в волнах, то опять появляясь на поверхности, устремился к противоположному берегу Дона. А дружинники на ладьях бросили стрелять: улизнул поганец — ну и леший с ним! Главное, Саркел превратился в Белую Вежу. Слава киевлянам! Смерть хазарам!

Целый день очищали крепость от растерзанных тел, сбрасывали в ров и заваливали землёй. А потом пировали в цитадели, празднуя победу.

— Ну, что скажете, братие? — Святослав с червлёным кубком в руке обводил глазами собравшихся. — Разве хуже мы Александра Македонского? Кто гундел и не верил в нашу отвагу, пусть живёт опозоренный, посрамлённый! — Он накручивал ус на палец, улыбался радостно.

— Спору нет, — отвечал Свенельд, — киевляне разгромили врага без особых трудностей, шустро, дерзко. Выполнили задуманное: отщипнули кусок от хазарского каравая. Но для полного счастья надо завладеть хлебом целиком. А для этого силищу скопить в десять раз поболе!

— Да и Белую Вежу не мешало бы удержать в руках, не отдать назад, — в тон ему заметил Добрыня.

Князь презрительно усмехнулся:

— Квочки вы мои! Раскудахтались, разбубнились — «это надо», «это не мешало бы»! Что загадывать о будущем лете? Доживём — посмотрим... Нетто я не знаю, сколько нужно строить новых ладей? Сколько мне понадобится новых полков? Пластунов и конницы? Всё уже подсчитано, а богатствами пополняю мою казну... И про Белую Вежу помню. Оставляю тебя, Нискинич, воеводой в крепости. А с тобой — тысячу людей. Продержись до нового моего выступления. Как пойду воевать Итиль, выезжай на помощь, ты мне станешь нужен в бою. Но теперь — хватит о делах! Праздник ноне. Пей, дружина, гуляй, мы по чести заслужили отдых от трудов ратных!

— Слава князю! — рявкнули бойцы. — Слава нашей Святой Руси! — и с подъёмом сдвинули пенные душистые чарки.

— Ну, а ты, Иринушка, вдруг пошто взгрустнула? — обратился к ней Ольгин сын. — Нежли не рада бранному моему подвигу?

— О, конечно, рад, — покивала та, отгоняя мрачные мысли. — Ты большой храбрец и твои гриди очень удальцы! А печаль моя по себе сама. Видела на сече двух красивых вьюнош. Одного убить, а второй бежать. Вот сидеть и думать: не сгуби Иосиф младший сын Элия, быть бы он такой. Горе мне, горе, Святославле!

— Полно, душенька, слёзы проливать по давно минувшему, — приободрил её киевский правитель. — Мёртвых не вернуть, а живым следует воздать по деяниям их — благостным и злым. Не уйти и супругу твоему вредоносному от твоей праведной десницы! Веруй крепко! За тебя, царица аланская, за твою удачу! — поднял кубок русич.

— Благодарствую, княже, — поклонилась Ирина. — Господи помиловать! «Мне отмщение, и аз воздам!» Верно ли сказать?

— Верно, верно!

А по счастью спасшийся Элия двигался тем временем вниз по Дону. Измождённый, оборванный, на четвёртый день после битвы он вошёл в Семикаракор и поведал местному тудуну (нечто вроде градоначальника) страшную историю о разгроме крепости. Все уверились, что славяне не замешкаются в Саркеле и пойдут войной дальше; началось смятение, жители побросали свои дома и пустились кто куда — часть на юго-восток, в сторону Алании, часть — на юго-запад, погрузившись в лодки и поплыв по Дону в сторону Самкерца. Вместе с последними оказался и Элия.

Город на берегу Керченского пролива изменился за эти двенадцать лет незначительно: был такой же величественный за белыми каменными стенами, грозный и примерно в два с половиной раза больше Саркела. А вот лодок рыбацких поубавилось: после военных действий в Тавриде местные жители опасались ответных баталий со стороны Византии и селились подальше от форпоста, ближе к могущественным абхазам, южнее.

Постарел и Песах — поседел, полысел, усох. Чёрная повязка на пустой глазнице перечёркивала его морщинистое лицо. Но второй глаз поблескивал с неизменной живостью. И тархалл им вглядывался в прибывшего юношу — пристально, с недоверием, но потом сказал:

— Да, похож на мать. Губы, нос, улыбка — её. А глаза отца. Вести были, что она живёт в Киеве и не знает А оря. Нет, не знаешь?

— Разве ж матушка не скончалась? — изумился сын.

— Вроде нет, вроде Бог её миловал. Да спроси у брата — и одновременно моего зятя — он тебе подтвердит! — засмеялся одноглазый вояка.

Элия увидел Эммануила — молодого мужчину двадцати трёх лет, стройного, высокого, с тонкими чертами лица. Братья обнялись и поцеловались, наградили друг друга радостными хлопками по спине и бокам. Восклицали обескураженно:

— Ух, какой ты здоровый! Мускулы у тебя под одеждой ходят ходуном!

— Да и ты, я смотрю, не из хлипкого десятка! Помогаешь тархану?

— Разумеется. И женился на его дочери. Мне Юдифь подарила трёх детей.

— Надо же! Неплохо. Ну, а я пока не женат.

— Пустяки, оженим.

— Только не теперь. Слышал, что устроили русские в Саркеле?

И беглец поведал страшные детали о разгроме крепости. Песах и Эммануил напряжённо молчали. Элия начал горячиться:

— Надо снаряжать людей и идти на Дон. Выкинуть этих дикарей с подлинно хазарской земли. Отомстить за невинно загубленных, бедных жителей, совершенно ни в чём не замешанных!