Спаситель и сын. Сезон 4 - Мари-Од Мюрай

– Эти… таблекарства, – не слишком внятно выговорила мадам Насири.

Доктор Спесивье взялась за нее всерьез. Новая пациентка получила полный ассортимент таблеток и пилюль, как в песенке:

– Но проблема осталась, – объявил Соло, пока его мать усаживалась в кресле, пристраивая на коленях любимую сумку.

– Какая проблема?

– Адиль.

Соло считал, что главную проблему матери зовут Адиль. Подросток совсем отбился от рук: домой он только забегал ненадолго, переодевался, опустошал холодильник или валился на кровать и спал. А все остальное время проводил возле подъезда с парнями, которые, если были постарше, уже имели дело с полицией. Соло боялся, как бы его брат не угодил в малолетние преступники.

– В один прекрасный день полицейские привезут его в Саран, и мне придется охранять собственного брата!

Соло простодушно добавил, что он все же показал Адилю всю сагу «Звездные войны», но его брат встал на Темную сторону Силы.

– Вот мама и не спит больше.

Мадам Насири сидела молча, судорожно сжимая сумку.

– Не могли бы вы подождать немного в приемной? – обратился Спаситель к Соло.

На лице у Соло отразилось недоумение. Кто, как не он, убедил свою маму вернуться к Сент-Иву? Его присутствие, наоборот, будет ее успокаивать.

– Совсем ненадолго, – настаивал Спаситель.

– Как скажешь. – Соло нервно дернулся. – Ты тут главный. – И он хлопнул за собой дверью.

– Могу я задать вам один вопрос, мадам Насири? Что находится у вас в сумке?

– Там фотография моей дочи.

– Газиль?

Мадам Насири опустила голову и едва слышно ответила:

– Нет… Лейлы.

Слова выговаривались с трудом, прерывались молчанием, но постепенно перед Спасителем развернулась трагедия, которая произошла в Марокко тридцать лет тому назад. Мадам Насири – ее звали Фатия – выдали замуж в деревне за мужчину тридцати шести лет. Ей было тринадцать. Муж взял ее силой, побоями принуждал жить с ним, и в семнадцать она стала матерью. Муж за это время взял себе вторую жену, старше Фатии, и она стала обращаться с младшей как со служанкой. Окружающие считали, что родившаяся маленькая девочка – дочка второй жены. В двадцать лет Фатия, тайком получив удостоверение личности и взяв из дома немного денег, сбежала. Но взять с собой трехлетнюю дочку она не могла. Фатия уехала во Францию и больше никогда не бывала в Марокко. И никогда не получала оттуда вестей.

– У вас в сумке фотография Лейлы?

– Да, она там.

Большая сумка с золотой застежкой выглядела совсем новой. Мадам Насири открыла ее с большой осторожностью, и Спаситель, заглянув внутрь, с удивлением обнаружил, что она набита бумагой, какую кладут в магазине, чтобы сумка сохраняла форму. Кроме бумаги там лежал белый конверт. Фатия так же осторожно открыла конверт и достала маленькую черно-белую фотографию. Лейла. Хрупкая фигурка с двумя косичками.

– Такая милая, – сказала мадам Насири, для которой дочка навсегда осталась трехлетней.

Почему проснулась старая боль? Почему маленькая девочка с косичками прогоняла сон мадам Насири по ночам? Может быть, потому что Газиль исполнилось тринадцать, а в тринадцать ее мать распрощалась с детством? Непостижимая тайна. Такая же, как сумка, полная и пустая.

– Сколько сейчас Лейле? – спросил Спаситель, проделав в уме небольшой подсчет.

– Я думаю, она умерла, – прервала его Фатия.

Ее преследовала тень Лейлы. Или то, что зовется чувством вины.

И Спаситель с той же осторожностью, с какой мадам Насири доставала фотографию из конверта, стал говорить с ней о ее жизни, о том, сколько она вынесла, насильно выданная замуж в возрасте, когда другие девочки еще играют в куклы, о мужчине, которого она встретила во Франции и который оставил ее с маленьким мальчиком, о муже, бросившем семью и женившемся на родине на молодой женщине.

– Вы страдали, мадам Насири, но всегда оставались достойной женщиной. Ваши дети могут вами гордиться.

Она покачала головой – нет, нет! И заплакала. Спаситель вспомнил «черного человека» из своего детства, приходского священника в Сент-Анне. Сент-Ивы отправляли своего мальчика на исповедь в церковь, и, признавшись в своих детских грехах, Спаситель получал прощение. Голосом священника его прощал сам Господь Бог. Спаситель вспомнил Фредерику – ей так хотелось сделать из него «человека, врачующего души». Но он не мог произнести тех слов, которые казались ему волшебными, когда он был маленьким: «Отпускаются тебе грехи твои, иди с миром».

В дверь постучались. Это был Соло, ему надоело ждать. Он вошел без приглашения и замер, глядя на плачущую маму. Мадам Насири поспешно убрала фотографию в сумку.

– Что случилось? – спросил Соло, глядя на Спасителя.

– Ничего, всё Адиль, – ответила ему мать, вытерев последнюю слезинку.

– Я же говорил, – сказал Соло, давая понять Спасителю, что ему больше ничего не надо объяснять.

Сын не хотел знать, чем мучается его мать.

Провожая до дверей мать с сыном, Спаситель задумался: а должны ли дети ВСЁ знать о своих родителях? Мадам Насири была не права, когда не сказала Адилю, что у Соло другой отец. Подростка тайна травмировала. Но разве она не имеет права хранить в глубине души и сумки тайну маленькой Лейлы?

Когда Спаситель вошел в кафе, взгляд Самюэля сказал ему, что он его последняя надежда. «Не надо ждать от меня слишком многого», – вздохнул Спаситель, защищаясь.

– Как дела? – спросил он преувеличенно бодро.

– Ты опоздал. Я уже отдал заказ.

– Люблю самостоятельных.

– Спустись, пожалуйста, на землю. Не надо мне петь: «Какая радость! Привет тебе, ласточка, привет!»

– Смотри-ка, а ты, оказывается, знаешь Шарля Трене![37]

Молчание.

– Ладно! Какая у нас проблема дня? – спросил Спаситель тоном, каким спрашивают меню.

– Моя мать сумасшедшая.

– Она прогуливает на поводке зубную щетку?

– Спаситель, я не шучу. Моя мать сумасшедшая.

– Нет. Она… с проблемами. Сумасшествие – это совсем другое, Самюэль.

Самюэль рассказал, как на протяжении двух недель мать его донимает, фаршируя мозги непотребным байкером, которого ладит ему в отцы.

– Как, ты сказал, его зовут? – переспросил Спаситель, не без удовольствия вынимая из кармана суперсовременный айфон, который только что купил.