Возвращение связного - Гелена Крижанова-Бриндзова

на совещании. И шапку тебе купил, вот посмотри, и шарф.

Шарф! Ну и Эрнест… Летом покупать шарф.

Эрнест достал покупки, и Милан тут же примерил шапку. Шарф был в черную и красную клетку, мягкий на ощупь и, наверное, дорогой.

Собственно, он собирался купить рубашку, Гривкова ему наказала купить у Шмила рубашку. Он забежал в магазин перед совещанием. Рубашки были, но не его размера.

«Может, на складе есть, — сказал хитроглазый, услужливый Шмил, — подождите-ка минуточку».

Но ждать Эрнест не мог, сказал, что вернется через час-другой, а пока возьмет эту шапку и этот шарф.

Совещание в райкоме затянулось, Эрнест побоялся опоздать на поезд и в магазин не зашел; так он и остался без рубашки.

* * *

От берега, из долины, заросшей терновником, свернула на Яблоневую подвода. Яно Мацко вез люцерну, что-то насвистывал и подхлестывал коров.

Одна из коров, рыжая с белым ремнем по хребту и обломанным рогом, шагала спокойно, зато вторая, молодая телка, непривычная к ярму, то и дело дергала хвостом, и шерсть на ней мелко подрагивала.

— Из города? — окликнул Яно Эрнеста. Не ожидая ответа, прикрикнул на телку, которой вздумалось брыкаться: — Попрыгай у меня, я тебе сейчас попрыгаю!

Он хлестнул ее кнутом по белой шелковистой шее. Телушка попятилась, потом рванулась вперед, часто перебирая ногами, задрала красивую голову с маленькими рожками и начала вертеть шеей.

— Замучает она мне Рыжуху! — рассердился Яно.

— Славная коровка, — похвалил Эрнест.

— Да, всем бы хороша, только в ярме ходить не хочет. Придется вести.

Яно остановил воз, схватил брыкливую телку за цепочку, обмотанную вокруг рогов. Телушка уклонялась от него, переваливая ярмо то в одну, то в другую сторону, поблескивала большими испуганными глазами.

— Еще рог себе обломит… — злился Яно.

— Оставь, — успокаивал его Эрнест. — Чует, видно, что ей не придется к ярму привыкать. Весной уже не будем запрягать коров.

Яно покосился на него:

— А кого запряжешь? Себя?

Эрнест глубоко затянулся сигаретой.

— Совещание было в районе. Придется нам поторопиться с этим сельскохозяйственным кооперативом. Стерню еще кой-как перепашем на коровах, а на осеннюю пахоту нам обещают трактор.

И словно в ответ, вдали раздалось тарахтение трактора, который как раз принялся за стерню на Церовом — невысоком продолговатом холме за Яблоневой, принадлежавшем государственному хозяйству.

Еще неделю назад на Церовом холме волновалась пшеница, яровая, безусая, с тяжелыми колосьями. Сегодня от нее осталась только золотисто-желтая, низко срезанная стерня — казалось, на холм накинута широкая золотая сеть. Трактор полз по краю поля и выводил вокруг блестящей сети темно-кофейную ленту.

— Ну и дает! — с завистью сказал Яно. — До вечера подымет почитай что весь Церовый.

Телка испугалась тарахтения трактора, опять зачудила: мотала головой, пока не вытрясла шпильку из ярма. Хорошо еще, что Яно вовремя подскочил к ней.

— Ей-богу, сбрую куплю ей, подлой! — свирепствовал Яно.

— Я ж тебе говорю, не понадобится, — успокаивал его Эрнест. — Осенняя вспашка уже будет как здесь, на Церовом. Получим грофиковский «фордзон» с плугами и культиватором.

Они провожали взглядом трактор, медленно скрывавшийся за выпуклостью холма. Потом надели ярмо и на коров Гривки, прицепили плуг и тронулись домой.

— Жалуемся на плохие урожаи, — говорил Эрнест, словно размышляя вслух. — А скажи, пожалуйста, каким же им еще быть? Что мы даем земле? Одну вспашку, и ту на коровенках. Потом жалуемся, что хлеба жидкие, колос от колоса не слыхать голоса, кругом один поповник да волчий мак. А этим сыт не будешь.

— Да что ты меня агитируешь? — ощетинился Яно. — Меня агитировать незачем, я готов хоть завтра. Вон ту агитируй! — он ткнул кнутовищем в сторону воза, выезжавшего с проселка на шоссе.

На возу сидела Магда Палушова, золовка Аполы Палушовой, той, что вечно жалуется на сердце.

— Ты вот таким скажи: будем делать кооператив, подавайте заявления.

* * *

Магда остановила коров, слезла с воза. Она делала вид, что возится с ярмом, но, судя по всему, просто поджидала, когда мужики поравняются с ней.

— Ты что в меня кнутом тычешь? — окликнула она Мацко по-мужски хриплым голосом. — И у меня кнут есть. Смотри, как бы не огрела!

Яно рассмеялся:

— Хорошо, что вы нам повстречались. Эрнест вот аккурат возвращается из города, с совещания. Будет переписывать людей, которые захотят пахать машинами. А я говорю: тетку Палушову уговорим первую. Она у нас не хуже мужика: сама пашет, боронит, сеет; такая пойдет обязательно.

— Шалопут взбалмошный! — буркнула она и отвернулась к Эрнесту: — В самом деле ездил о машинах говорить, Эрнест?

— Ездил, тетушка. Хотим собрать людей… Ну а вы, пойдете к нам?

Магда поправила выгоревший платок на голове.

— Что тебе сказать, парень? — заговорила она серьезно, озабоченным голосом. — Всякое услышишь меж людьми. Один говорит так, другой этак. Ну, а я как подумаю, помозгую, так, может, и пристану к вам. Шестой десяток мне пошел, не знаю, на сколько еще меня хватит. Штефан все больше у Грофика, а все хозяйство на мне. Апола, сам знаешь, не работница: чуть что, за сердце хватается.

Яно с Эрнестом переглянулись: смотри ты, кто бы мог о ней подумать?

А Магда, словно испугавшись, что наговорила лишнего, стегнула коров, воз тронулся, запрыгала коса, лежавшая на люцерне.

«Кто бы мог о ней подумать?» — удивлялся про себя и Милан.

Магда Палушова, высокая, костистая, крепкая как мужик, управлялась с палушовским хозяйством почитай что сама. Ее прозывают батраком и недолюбливают из-за неуживчивого нрава. Если где увидит плохо окученный картофель или кукурузу, заглохшую в бурьянах, обязательно отчитает хозяев за нерадивость. Мальчишек, разводивших костры поблизости от деревьев или стогов соломы, она гнала кнутом и швырялась в них комьями земли. «Чертовка, ведьма!» — кричали мальчишки и показывали ей язык.

Но она не была ни чертовкой, ни ведьмой, а просто до времени состарившейся женщиной, вся жизнь которой — сплошной рабочий день без отдыха. Только сейчас Милан заметил, что руки у тетки Магды сухие как дерево, жилистые, искореженные непосильным трудом. Заметил выцветший платок на седых волосах, заплатанную блузку, покрытые венами ноги в мужских башмаках и почувствовал, что ему искренне жаль ее.

Они въехали в деревню, остановились перед домом Гривки.

— Когда будем созывать подготовительный комитет? — спросил Эрнест.

— Да, по мне, хоть сейчас.

Но люди сейчас в поле, поэтому договорились собраться в воскресенье.

— А с Палушовой как? Возьмем? — спросил Яно.

— Конечно, — отвечал Эрнест.

Яно насупился, почесал рукой крепкую, загорелую шею.

— Не нравится мне это, — сказал он. — Пахать, сеять — пес с ним, но мы ведь хотим свинарник построить, коровник, птицеферму, а там нужно