Триумф "попаданцев". Стать Бонапартом! - Александр Романов

Как громом поразил этот приказ Квенцу, Бонапарта и их отряды. Они уже так близки к цели и теперь вдруг из-за восставших матросов корвета должны бросать все и бесславно, не совершив ничего, вернуться на родину! Но злоба и бешенство уступили скоро место беспомощности и бессилию. Из боязни, что «Фоветт» оставит их беззащитными, они бросились на корабль с криками: «Спасайся, кто может!» Они не взяли с собою даже орудий! Бонапарт с невероятным трудом довез их до берега, но должен был оставить их там, и они попали в руки сардинцев (справедливости ради стоит отметить, что погрузить пушки на корабль с необорудованного берега не так просто. Особенно если с корабля орут, что сейчас отчалят…).

Рассказывают, что Бонапарт имел на «Фоветте» чрезвычайно бурную сцену с Чезаре и обвинял последнего в трусости и неспособности, после чего матросы перешли на сторону своего главнокомандующего и пригрозили выкинуть Бонапарта за борт (ну, революция — чо…).

Это сообщение опровергается, однако, по сообщениям других информаторов, тем фактом, что Бонапарт находился вовсе не на корвете, а на маленьком судне. За это (за что именно?) несколько дней спустя по прибытии в Бонифачо его едва не убили матросы «Фоветта». Они намеревались повесить его на ближайшем фонаре как «аристократа». Лишь вмешательству добровольцев, освободивших его из рук бунтовщиков, обязан он спасением своей жизни (то есть что-то такое с желанием прикончить Бонапарта у матросов точно было).

Несмотря на оправдательную записку и заявление офицеров, что он не мог поступить иначе, Колонна ди Чезаре-Рокка попал в немилость к правительству. Бонапарт же, по сообщениям агентов Падре, воспользовался удобным случаем, чтобы развивать планы, каким образом легче всего завладеть островами Маддалены — планы, которые действительно вроде как заслуживали осуществления. Ему удалось изучить на месте положение дел, и он втайне надеялся получить начальствование над экспедицией (откуда они, интересно, об этом узнали?). Но исполнительный совет отказался от всяких дальнейших попыток завоевания Сардинии, так как две уже потерпели такое плачевное фиаско.

Вот такая вот история, о которой Тарле не сообщает ни слова. И что об этом думать?[2]

Запись третья.

С сепаратистом Паоли тоже не все сходится.

О том, что он сепаратист, Паоли узнал в самый разгар подготовки к Сардинской авантюре — в январе. Судя по всему, из писем с материка. Чем был немало озадачен. Поскольку честно попытался разъяснить, что это не так. «Я узнал, — писал он 28 января военному министру, — что несколько честолюбивых недобросовестных людей с некоторого времени распространяют путем газет и двусмысленных слухов сомнения в искренности моих симпатий к Республике и моего усердия ко всему, что способствует ее славе и процветанию». Однако оправдание это не возымело действия. Комиссары Конвента, ответственные за проведение операции, — во главе с уже упоминавшимся Саличетти — явно решили сделать из него козла отпущения за провал высадки. Причем — еще загодя. К тому же 30 января Франция объявила войну Англии, и под это дело очень весомым стал факт того, что в эмиграции Паоли жил в этой стране и получал от английского правительства денежные пособия. То, что это происходило много лет назад, — никого не волновало. Как говорится: то ли он шинель украл, то ли у него шинель украли — было!.. Шпиён английский — как Лаврентий Палыч. Да и все тут. Не отвертишься!.. Масла в огонь совершенно неожиданно для всех подлил тоже упоминавшийся уже Вольней. Выступив в Конвенте с совершенно уничтожающей речью по поводу Корсики вообще: ее экономики, населения и политики. А затем еще и статью в «Мониторе» тиснул. Какая муха его укусила — трудно сказать. И хотя в выступлении своем он не выделил кого-то одного, а гвоздил по всем корсиканцам скопом — включая и Саличетти — это отнюдь не улучшило ситуацию по «корсиканскому вопросу».

Паоли между тем продолжал упорствовать в том, что он не английский агент. Но лично приехать в Париж не мог — ему было уже далеко за семьдесят, и мотаться на материк на разборки являлось для него сложным предприятием. Но даже и так в какой-то момент ему, похоже, удалось убедить оппонентов. Во всяком случае, Саличетти, прибывший на Корсику в середине апреля, согласился отказаться от своих обвинений. И выпустил соответствующее обращение к жителям острова. Все, казалось, пошло на лад. И тут вдруг буквально ни с того ни с сего, как гром с ясного неба, из Конвента пришел приказ, изданный еще второго апреля: вместо переговоров арестовать Паоли и отправить немедленно в Париж!

Это надо понять ситуацию…

Паоли для Корсики был Babbo. Отец. С большой буквы. Герой борьбы за независимость и всенародно избранный вождь и главнокомандующий. И другого корсиканцы не хотели. Они под его руководством сражались столько лет, а затем под его же предводительством они все примкнули к обновленной Франции. И вот — в ответ из этой самой Франции приходит приказ об аресте. За все хорошее…

Возмутились все. Да так возмутились, что французская власть на острове с трудом удержалась только в трех местах: в Кальви, Сан-Фиоренцо и Бастии. Изо всех других мест французские гарнизоны вынуждены были спасаться бегством. Наполеон в эти дни составил обращение для клуба «Друзей Конституции» Аяччо — для отправки этого обращения в Конвент. В котором, между прочим, писал: «Представители! Вы истинный суверенитет народа, все ваши распоряжения подсказываются вам самим народом. Все ваши законы — благодеяния, потомки отблагодарят вас за них…

Лишь одно распоряжение омрачило граждан Аяччо: вы призвали на суд к себе пораженного недугами семидесятилетнего старца, его имя было смешано на момент с каким-то гнусным заговорщиком или честолюбцем…»

Заканчивалось обращение следующими словами: «Представители! Паоли больше семидесяти лет; он больной человек — иначе он бы давно предстал перед вами, чтоб пристыдить своих врагов. Мы обязаны ему всем. Он всегда будет пользоваться нашим уважением. Отмените же ваш декрет от второго апреля и возвратите всему народу его гордость и славу. Услышьте же наш голос, исполненный скорби…»

Довольно ясно выраженная позиция, не правда ли? Если Паоли и был сепаратистом, то Бонапарт тогда стоял с ним в одном ряду. Что называется, к плечу плечом.

А еще он в те же дни пытался захватить Колонна-Лекка — цитадель Аяччо. Но настроенный паолистски комендант — а мы помним, что французских войск в Аяччо уже не было — сумел предотвратить эту попытку. Точнее, две попытки, потому что Наполеон одним разом не ограничился. Вне сомнения, захват цитадели означал контроль французов над Аяччо. Но что хотел этим добиться Бонапарт? Информаторы Падре предполагают, что он таким образом желал предотвратить отпадение острова от Франции. В принципе, такое предположение не лишено логики, поскольку Аяччо главный порт острова. Но тогда вся история с «сепаратизмом» становится сильно шаткой: Наполеон явно искал способ примирить Конвент с Паоли. И готов был ради этого пойти на многое (собственно, захват цитадели запросто мог стоить ему головы. Причем от рук тех, ради кого он и действовал — соотечественников). В общем, весьма запутанная и драматическая ситуация…