Триумф "попаданцев". Стать Бонапартом! - Александр Романов

Тут-то и было принято решение о том, чтобы покинуть Корсику. У французов недоставало сил для овладения островом, а Бонапарты были лишены всех прав и состояния, и ничего хорошего им не светило. И хотя в трех городах еще оставались французские войска, положение было слишком ненадежно, чтобы рисковать. К тому же комиссар Саличетти (и еще один из двух других — второй оставался на Корсике для продолжения борьбы) в сопровождении Жозефа Бонапарта должен был отправиться в Париж для доклада Конвенту. Для какового доклада Наполеон собственноручно написал пояснительную записку: «Position politique et militaire du département de Corse au 1 juin 1793», то есть «Политическое и военное положение в департаменте Корсики 1 июня 1793» — где впервые прошелся по Паоли, не жалея черных красок. Уж насколько объективно — сейчас судить трудно. Во всяком случае — до того, как мы помним, он отзывался о Babbo прямо противоположным образом… Во всяком случае больше оно похоже на то — и агенты нашего святого отца тоже так считают — что данный документ являет собой политическую декларацию, означающую, что Наполеон принял разрыв с Паоли, о чем и заявил окончательно и бесповоротно. А, собственно, что еще ему оставалось? Заодно с ними отправилась и вся семья Бонапартов.

По сведениям, которые успели разузнать информаторы Падре, эмигранты прибыли в Тулон 13 июня и поселились в небольшой пригородной деревушке Лавалетт, так как там было дешевле (а у них практически не было с собой никаких средств: ну какие средства могут быть с собой у корсиканцев?..). Сам же Наполеон после этого отбыл в Ниццу — в расположение альпийской (итальянской?) армии, где в это время находилась часть его Гренобльского полка.

Вот такая вот «Корсиканская история».

Что называется, следите за продолжениями! В следующей серии — захватывающие приключения Бонапарта под Тулоном…

«Высокоморальное поведение всегда практично, таково мое скромное мнение».

Шорг. Он же Линия Девять, он же Иван Кузьмич

«Мы рождены, чтоб сказку сделать былью!» ©

1

Ветер свистел в стропах. Над головой ходила ходуном, как живая, гудела и вздрагивала огромным барабаном прорезиненная туша оболочки. А внизу, в двухстах метрах под гондолой, точно взбесившееся штормовое море, колыхалось летное поле Шале-Медон: то проваливалось вниз, то резко вздымалось вверх, то скользило куда-то в сторону со всем, что на нем было — казармами на краю поля, огромными сараями (которые еще никто не называл ангарами) для хранения воздушных шаров, газодобывающим цехом в отдалении, вторым шаром, прикрепленным к земле пуповиной привязного каната, как и тот, в гондоле которого находились мы с капитаном Огюстом Берже. Маленькие фигурки людей, задрав головы, толпились у лебедок, ожидая команд сверху, — шли учебные подъемы…

— Блин — как вы тут работаете? — спросил я, крепко ухватившись рукой в перчатке за туго натянутую стропу: иначе устоять было невозможно — борта гондолы едва доходили до пояса. А учитывая, что гондола висела не прямо, а накренившись под углом градусов в сорок, так и наружу сыграть ничего не стоило. До нормальной подвески здесь еще не додумались: привязной канат крепился просто к днищу гондолы — маразм натуральный! Да и до корзин пока тоже, похоже, было далеко… Что значит — инерция мышления… Прицепили к первому шару чисто декоративную лодку — так и пошло! В результате не полет, а цирк какой-то получается. Под куполом неба, ага…

— Сегодня дует сильно! — пояснил Берже, с превосходством бывалого воздушного волка, перекрывая шум рвущего нас с привязи ветра. И тоже крепко держась за стропу. — Обычно не так уж и болтает! Но привычку иметь надо!.. — и в свою очередь задал сакраментальный в такой ситуации вопрос: — Ну как вам все это нравится, гражданин генерал?

Ветер, по правде сказать, особо сильным называть не стоило. Вряд ли он был больше десяти метров в секунду. Просто плохо обтекаемый из-за своей шарообразной формы аэростат, совершенно не приспособленный к полетам на привязи, трепало, словно бочку в кильватерной струе. Отчего качка становилась особо жестокой. И вряд ли могла кому-то особо понравиться. Но жаловаться я как раз не собирался. Не для того я сюда добирался из города…

— Обзор отличный! — резюмировал я. Придерживая второй рукой едва не улетающую треуголку. Несмотря на пасмурную погоду, вдали на севере — километрах в десяти — и в самом деле были видны юго-западные предместья Парижа Сен-Мишель и Сен-Жермен. А несколько ближе и западнее раскинулся во всем своем великолепии заброшенный нынче Версаль. — Для наблюдения за полем боя это отличное средство! Вот только вывалиться отсюда — как не фиг делать… Вы ничего по этому поводу не придумали?

Берже пожал плечами:

— Трусам не место в небе! — сообщил он с великолепным презрением профессионального героя. И добавил, демонстрируя немалую образованность: — Плыть необходимо, гражданин генерал, жить — не столь уж необходимо!..

Ну вот и поговори с ними тут… А ведь умный, вроде, человек… Но — гонор превыше всего! А гонор французский в совокупности с древнеримским снобизмом… Очень, кстати, характерно именно для революционной Франции: все помешались на древнеримской истории и культуре. Точнее — на том, как они эти вещи понимают. Иногда получается забавно — как с женской античной модой. А иногда — наоборот… Когда какой-нибудь адвокат воображает себя Цезарем. Или Гракхом. Или вообще Нероном… Но вот в армии это увлечение дало неожиданный эффект… Сформировав новый революционный кодекс чести, взамен отмененного дворянского. Солдаты представляют себя легионерами Республики. Офицеры — трибунами и центурионами. И, как ни странно, эти детские фантазии работают… Да еще как! Впрочем, не сейчас же об этом рассуждать…

— А как отсюда передавать команды на землю?

Тут спеси у капитана поубавилось.

— По-разному пробуем… Можно сигнализировать флагами. Можно сбрасывать письменные донесения с грузом…

— Чем вы их пишете при такой сарабанде?!

Вместо ответа капитан продемонстрировал мне свинцовый карандаш. Закрепленный вместе с пачкой бумаги в специальном коробе на борту гондолы. Н-да… Таким инструментом писать, конечно, сподручней, чем гусиным пером… Но все равно каракули должны выходить такие, что связь с землей превращается в игру в «глухие телефоны». А ничего другого здесь пока еще нет. Разве что оптический телеграф… Но от него тут точно не будет никакого толка!..

— Ну как, спускаемся? — прокричал Берже. По-своему расценив мой мрачный вид.

— Нет, подождите! Давайте-ка еще повисим! Я не проверил, как в этих условиях пользоваться подзорной трубой…

— Да честно говоря, вообще никак! — откровенно признался капитан. — Мы ею и не пользуемся почти. Разве что в штиль… Вместо этого в аэростьеры стараемся отбирать самых зорких парней. Чтоб глаз был — как у орла. Так верней выходит — труба сильно сужает зрение. Да и рук на нее не хватает — если еще и писать приходится…