Бракованная - Юлия Резник

– Поцелуй!

– Возвращай невесту, я с радостью!

– Э, нет. Говорю ж – другим отдуваться. Кеша! Вета! Мы ждём. Как вам кажется, ребята? Горько?

– Ой, горько! – захохотал Краснов, скользя пристальным взглядом по периметру ресторана, видно, вычисляя, куда могли спрятать Дуню. Вета нисколько не сомневалась, что через две секунды он уже обо всём знал. И Мариам подыгрывал исключительно по сценарию.

– Похоже, нам не избежать поцелуя. – заметил Коган, и прозвучало это так, будто он делал Виолетте великое одолжение.

– Ну, если не избежать, то… – желая с этим поскорее покончить, Вета приподняла голову и сама чмокнула Тамерлана в губы.

– И всё? Нет! Так не пойдёт. За похищенную невесту мы требуем стоящего зрелища! Тридцать секунд.

– Ну ладно. Может быть, двадцать.

– Ты слышала? – ухмыльнулся Там, обхватывая щеку Веты ладонью. – Двадцать секунд.

Она приоткрыла губы, чтобы что-то ему ответить, он наклонился ниже, и получилось так, будто это именно Вета пригласила его к дальнейшим действиям. Там нежно коснулся её губ. Потянул на себя, обхватил за талию и, вжав подушечки пальцев чуть повыше её поясницы, мазнул губами, а следом – и языком, заставляя впустить его глубже.

– Один, два, три… – гремело в ушах.

Вета вцепилась в лацканы на его пиджаке. Со всхлипов вздохнула. Зубы прикусили её нижнюю губу, пальцы прошлись по спине вверх-вниз. Кто-то громко улюлюкал, кто-то даже свистел.

– Восемнадцать, девятнадцать, двадцать…

– Кажется, всё, – шепнула Вета, пряча лицо у Когана на плече.

– Всё? Что ты… Это только начало.

Март и апрель, аж до начала майских, в их краях считались мёртвым сезоном. Лыжники уже разъезжались, а для любителей поплескаться в ласковом тёплом море было ещё слишком рано. Вета понимала, что пережить эти два месяца будет нелегко, но всё оказалось хуже, чем она рассчитывала. Ситуация усложнялась ещё и тем, что она исчерпала все свои сбережения и теперь банально не могла закрыть больничные счета. Сидя за заваленным бумагами столом, Вета пялилась на них вот уже битый час, но толку от этого не было. Как не было и идей, где взять необходимую сумму. Можно было, конечно, обратиться к Юльке. Или тому же Быкову, но с тех пор, как с Ромкиным отцом случилась беда, те не вылезали из больницы. И беспокоить их по такому идиотскому поводу Вете совершенно не хотелось. Хотя, конечно, никто бы ей не отказал занять нужную сумму. Была еще Мариам. Но та совсем недавно уже её выручала. Злоупотреблять своей дружбой с ней Вета не могла. А что ещё делать, она не знала. Хоть на панель иди. Но тогда уж лучше Сомов, не правда ли?

Впрочем, не сказать, что в её жизни не было поводов для радости.

– Ну, вот и всё. Как я и думал, всё зажило прекрасно.

– Спасибо.

Там отошёл в сторону, Вета сползла с кресла, с досадой подумав о том, что в такие моменты она, наверное, всегда будет испытывать неловкость. Через сколько бы осмотров ей не пришлось пройти.

– Кстати, я опять получил выговор от бухгалтерии. За твой неоплаченный счёт. Знаешь, если у тебя проблемы с деньгами, я мог бы сам его оплатить.

– Зачем? Не надо. Проблем у меня нет. А что касается счёта… тот просто вылетел у меня из головы.

Вета почувствовала, как её кожа идёт красными стыдливыми пятнами. Удивительно, – казалось бы, ну что ей стоит признаться в собственных финансовых трудностях? А она не могла. Не давала дурацкая привычка держать хорошую мину при плохой игре.

– Ладно.

– Значит, у меня всё в порядке?

– Более чем.

– И я могу вернуться к прежней жизни?

– Смотря что ты имеешь в виду.

Говоря это, Тамерлан на неё смотрел, перекладывая какие-то бумажки на столе. И вроде его голос звучал ровно. Без издёвки. Но почему-то Вета вспомнила, как он её предостерёг по поводу секса, которым ей ещё, видите ли, нельзя заниматься, и рассвирепела.

– Я о работе. Я же могу выйти на полный день без вреда для здоровья?

– Только не переусердствуй.

– Спасибо.

– Почему мне кажется, что у тебя вот-вот повалит пар из ушей?

– Ничего подобного.

– Значит, я ошибаюсь? Хм… Тогда как ты смотришь на то, чтобы где-нибудь поужинать вместе?

– Для чего? – Виолетта сунула карту в сумку и с остервенением дёрнула молнию.

– Для чего люди ходят на свидания? Ты мне нравишься. И я думал, что сумел понравиться тебе. Тот поцелуй…

– Ничего не значит. Мы просто подыграли Мариам. Вот и всё.

– Зачем ты сама себе врёшь?

Затем, что ей достаточно боли. Затем, что рядом с ним она становилась ужасно уязвимой. Такой уязвимой, что это пугало до дрожи.

– Я не вру, Тамерлан. Я не хочу ещё раз ошибиться. Ты – отличный парень, никто не спорит, но, наверное, не для меня.

– Ах вот как? А кто для тебя? Тот боров?

– Вот видишь. Ты опять за своё. А я ведь совсем не о Сомове говорила… А, к чёрту. Ничего я не буду доказывать.

– Погоди! Стой! – он перехватил её уже у самого входа. Прижал к стене, запрокинул голову.

– Что ты делаешь? – голос Веты немного дрожал.

– Даю тебе шанс сравнить. Когда будешь выбирать между мной и тем богатым ублюдком, подумай о том, что тебе мог бы предложить я.

И снова он её целовал. На этот раз совершенно не так, как тогда, на публике. Несдержанно и голодно. Так, что губы горели. И горело что-то внутри, растекалось лавой по венам.

– Что?

– Что? – осоловело моргнул Коган, с трудом фокусируясь на её лице. Из его глаз на неё смотрела бездна. Бездна одержимости. Бездна жадности, лютой ревности и всего того, что делало любые отношения больными.

– Что бы ты мог мне предложить? – спросила Вета прямо. А он… Он в ту же секунду захлопнулся. В пылающих ещё секунду назад глазах сверкнул лёд, губы поджались. Виолетта наблюдала эти разительные перемены в его внешности и никак не могла их для себя объяснить.

– Ну, твои многомиллионные долги я, наверное, не закрою. Но машину тебе нормальную куплю. И на домик в нашей деревне наскребу, если постараюсь. Конечно, не такой, как у Быковых, тут я даже если наизнанку вывернусь – повторить успех не смогу. Но квадратов сто двадцать, глядишь потяну.

О, господи! Вета сглотнула. Почему ещё тогда, в самом начале, она подумала, что у них и впрямь может что-то выйти?

– Ты молодец, Кеш. Правда. Знаешь, я, наверное, пойду.

– Мало? Ну, знаешь ли… Чем богат.

Самое смешное, что он не понимал, как её обижает. Одним только вопросом, поставленным так. Вопросом, на который его, очевидно, натолкнули больше собственные комплексы, чем что-то еще. Вопросом, который что-то сломал внутри. То немногое, что ещё оставалось целым.