О любви и смерти - Макс Фрай

Еще бы.

«Неохота», – соглашаюсь я.

«Бедный, бедный ты заяц, – пишет Таня. – А то, может, правда забьешь? Или тогда будут неприятности?»

«Даже не знаю, – отвечаю я. – Вообще-то вряд ли».

На самом деле и правда не знаю. Вернее, вообразить не могу. Неприятности. У меня! Звучит абсурдно. С другой стороны, чего только не бывает. Всегда что-нибудь случается в первый раз.

Интересно, кстати, как могли бы выглядеть мои неприятности? Не то чтобы я действительно хотел на них нарваться, но любопытства никто не отменял.

«Позвони своему начальству и скажи, что ты внезапно заболел, – советует Таня. – Температура тридцать девять, например. А сам с книжкой под одеяло. Иногда можно. Даже нужно, чтобы всерьез не слечь».

Хороший совет. Очень хороший – для того, у кого есть начальство, которому, к тому же, можно позвонить. Но я-то работаю на себя. Или все-таки нет?

Ну, то есть. Ясно, что «начальство» у меня есть. Но не менее ясно, что к моим делам оно совершенно равнодушно. «Поступай, как сочтешь нужным» – это единственное распоряжение, которое я получил – то ли когда-то в самом начале времен, то ли вчера перед сном. В моем случае это одно и то же.

Но кстати. «Как сочтешь нужным» – это вовсе не обязательно означает: «Работай, пока есть работа». Эта формулировка допускает и другие трактовки. Например: «Отдыхай, когда устанешь». Или: «Откладывай на потом все, что хочется отложить». И даже: «Бездействие равно действию, не имеет значения, что ты предпочтешь».

Удивительно все же, что подобные мысли никогда прежде не приходили мне в голову. А ведь так очевидно… Или нет?

Теперь – очевидно.

Я смотрю на часы в верхнем правом углу компьютерного экрана. И глазам своим не верю. Буквально только что было пять часов вечера. Как раз когда Таня прислала мне ссылку на Клауса Номи, я посмотрел на часы, и было ровно пять. А теперь уже пять пятьдесят восемь, и я не понимаю, как… Впрочем, будем честны, прекрасно я все понимаю. Сам тянул время, бесконечно откладывая момент, когда придется прощаться с Таней и приступать к делам. И даже появлению сердитого защитника математики обрадовался как поводу еще немного задержаться, чтобы написать ему ответ.

Ну вот, дотянул до того, что спешить уже некуда. Все равно не успею. Хотя…

…Ладно, ладно, будем честны еще раз, теперь до конца. Моя сегодняшняя работа должна быть сделана до шести. Потом уже действительно не имеет смысла суетиться, но вот прямо сейчас он еще есть. Две минуты – это, на самом деле, довольно много. Недостаточно, чтобы как следует попрощаться с Таней, но что касается работы – вполне можно успеть.

Однако вместо этого я пишу Тане: «Надо наверное тебя послушаться. Но есть одно техническое препятствие. Одеяло у меня отличное, а вот книжек нет».

«Как такое может быть?» – изумляется она.

«Они хранятся в другой квартире. Не успел перевезти».

Ну а как еще объяснить?

«И снова ты у нас самый бедный заяц в мире, – сочувствует мне Таня. – А знаешь что? Хочешь я тебе электронных книжек пришлю? Ты Пратчетта любишь? Например».

Понятия не имею, о ком речь, но на всякий случай отвечаю: «Да».

Нельзя слишком часто признаваться в своем невежестве. В какой-то момент оно перестает казаться милым. И никогда заранее не знаешь, что может стать последней каплей.

«А ты у него все читал?» – спрашивает Таня.

«Не все», – пишу я.

Потому что, во-первых, это правда. «Ничего» – и есть «не все», просто очень обширное «не все», но суть от этого не меняется. А во-вторых, Таня явно хочет сделать мне подарок, и следует дать ей такую возможность. До сих пор я не читал электронных книжек, но надо же когда-то начинать. Тем более, интересно, что именно выберет для меня Таня.

И, предупреждая дальнейшие расспросы, я добавляю: «Я давно все это читал. И у меня плохая память на названия. Поэтому пришли несколько, на твой вкус».

«Ладно, договорились, – откликается она. – Сейчас выберу и пришлю, подожди минутку».

Жду, конечно. И не одну минутку, а гораздо больше. Тем лучше, собственно говоря.

Когда в моем почтовом ящике появляется письмо с вложенными файлами, на часах уже шесть четырнадцать. Очень хорошо. Дело сделано. В смысле, наоборот, не сделано. Но поскольку я только что договорился с собой, что бездействие равно действию, оно все равно сделано. И этого уже не отменить.

«Спасибо, – пишу я Тане. – Книжки пришли. Ты настоящий друг».

Я и правда так думаю. Но конечно, совсем не из-за книжек.

* * *

– Я даже не знаю, – говорит Эрик, – что меня потрясло больше. Вот эта нелепая хозяйственная сумка с взрывчаткой, совершенно невозможная у нас, да еще и в первый день ярмарки, когда все… Нет, слушай, нет! У нас нет террористов. И взяться им неоткуда. И делать им тут совершенно нечего, и требовать нечего, и запугивать некого, это бессмысленно, ну сама подумай. Только не у нас!

– Только не у нас, – эхом повторяет Таня.

Эрик ее не слушает. Ему надо выговориться.

– …или то, что она так и не взорвалась, – говорит он. – Под сценой же лежала! Под самой сценой. А там такие пляски были, по сценарию и сверх него, когда публика полезла с актерами обниматься, и детишек фотографировать на руках у чертей… Нет, слушай, ну нет же! Ничего такого быть не могло!

– Конечно не могло, – соглашается Таня. – Поэтому и не случилось, что не могло… Эй, ты чего так смотришь? Оно уже не случилось, раз и навсегда, это неотменяемо. Все хорошо. И ты давай, прекращай.

– Тебе легко говорить, – огрызается Эрик. – Ты весь вечер тут сидела, в фейсбук тупила, или не знаю, куда еще…

– В фейсбук, конечно, – соглашается Таня. – Ничего не попишешь, кто-то должен дежурить по отделению. В смысле, сидеть здесь, пыриться от скуки в планшет, ставить лайки кому ни попадя, болтать со старым приятелем и выбирать себе сумку, пока герои вроде тебя спасают мир.

– Такая ерунда, – говорит Кит. – Такая ерунда творится, господи боже ты мой. Налей-ка мне рому. Нет-нет-нет, ты левой рукой налей. Она у тебя тяжелая, я же помню.

Я открываю рот, чтобы сказать: «Вот именно», подразумевая: «Зачем тебе?» – но Кит упрямо мотает головой.

– Давай-давай. Я не был пьян уже много лет. И вовсе не потому что воздерживался. Просто перестал хмелеть, ни черта меня не берет. Твоя левая рука – моя последняя надежда. Очень хочу расслабиться и все рассказать. Тебе. Сейчас. Наливай.

– Мне тогда было тринадцать лет, – говорит Кит. – И меня внезапно пригласили на день рождения две самые красивые девчонки в классе… Нет, не о том думаешь, мне не пришлось выбирать, к кому пойти, они были сестры-близнецы и праздновали вместе. Наира и Марина. Я никак не мог решить, кто из них нравится мне больше, они же были совершенно одинаковые, смуглые, черноглазые и кудрявые, только одна с челкой, а вторая без, но тоже, знаешь, поди разбери, как лучше. Такие красивые, ты не представляешь! Впрочем, я уже тоже не особо представляю. Столько лет прошло, встречу на улице – не узнаю. Ну или узнаю, черт меня разберет. Неважно. Важно, что было тогда. Самые красивые девчонки в классе пригласили меня на день рождения. Я сперва поверить не мог. Вообще-то они пол-класса пригласили, но тогда я об этом как-то не думал. Главное, что меня тоже позвали. Я все боялся, что в последний момент именинницы передумают, скажут: «Ой, нет, знаешь, не приходи, мы тут подсчитали, что стульев на всех не хватит». Но они не передумали.