Тайна пропавшей рукописи - Виктория Викторовна Балашова

– Как она теперь выглядит? Наверное, уже не так тонка ее талия, как прежде. Изменилась форма груди, лицо потеряло выражение беззаботной юности, свойственное лишь незамужним, бездетным девушкам, – он вспомнил Анну. – Да, женщина меняется, выйдя замуж и родив детей. Быть может, я увижу Элизабет и разлюблю ее? Надеюсь, она мне разонравится, – Уильям понимал: он пытается убедить самого себя в том, что на деле вряд ли случится. Но он упорно размышлял о ее внешности так, что в итоге в его воображении Элизабет стала похожа на Анну, превратившись в высокую, дородную женщину с убранными под чепец волосами.

Спектакль Уилл отыграл, не осознавая ни одного произнесенного слова. В тот день они давали «Гамлета». Уильям играл призрака. Собственную пьесу он знал назубок, поэтому напрягать память ему не приходилось. На протяжении всего спектакля он думал только об Элизабет и предстоящей встрече.

– Ты сегодня играл великолепно! С таким вдохновением! – похвалил его Джеймс после того, как в зале стихли аплодисменты. Сам Джеймс стоял в костюме главного героя, опираясь на шпагу. – Все-таки мы тебя недооцениваем в качестве актера.

«Вот так и бывает, – подумал Уильям, – чем больше я стараюсь сыграть роль убедительно, тем меньше у меня это получается. Чем меньше я думаю о том, что произношу со сцены, тем громче аплодисменты в мой адрес».

Он вышел из театра и пошел к мосту. Народу было так же много, как и несколько лет назад. Но он сразу увидел карету с гербом графа. Уильям остановился на минуту, чтобы перевести дыхание. Он снова видел все вокруг живым и ярким: распустившиеся цветы, теплое солнце, безоблачное небо. И даже город будто стал чище, а неприятные запахи перестали мучить обаяние. Люди не толкались – толпа словно обтекала его со всех сторон. Уильям улыбнулся и направился к ожидавшей его карете.

Дверца распахнулась. Внутри по сравнению с залитой солнцем улицей царил полумрак. Напротив него сидела Элизабет, рядом с ней примостилась симпатичная, маленькая девочка лет трех.

– Я рада, что ты смог прийти, – проговорила Элизабет, – мне так хотелось тебя увидеть.

Ее голос стал более глубоким, но черты лица остались прежними. И волосы вовсе не прятались под чепцом, а, как и раньше, задорно выбивались из-под шляпки. «Корсет», – подумал Уильям, глядя на осиную талию Элизабет, но ему было плевать. Она была хороша. Она была даже красивее, чем прежде.

– Почему ты молчишь? – снова обратилась к нему Элизабет. – Расскажи, что ты делал все это время, что писал. Генри сказал, ты получил дворянский титул.

– Да, – пробормотал Уильям. Все годы, проведенные без Элизабет, теперь казалось ему никчемным, неважным и недостойным того, чтобы тратить время попусту, рассказывая об этом.

– Как твоя семья? Ты часто бываешь в Стрэтфорде? – продолжала задавать вопросы Элизабет.

– Стараюсь почаще. Ты знаешь, после смерти сына я пообещал себе навещать детей. Я купил для семьи большой дом с садом, – Уильям говорил, не меняя интонации, запоминая каждую минуту этой встречи.

Элизабет кивнула. Она тоже замолчала.

– Ты счастлива с Генри? – вдруг спросил Уильям. – Тогда ты так неожиданно вышла замуж. Тайно. В Париже.

– У меня не было другого выхода, – глаза Элизабет стали грустными, – я ждала ребенка, Уильям.

– Я знаю, – у него вертелся на языке вопрос, который не давал ему покоя, но он промолчал.

– Ты хочешь знать, чей это ребенок? – Элизабет сама произнесла это вслух. – Если бы даже я знала точно, то это ничего бы не изменило. Генри хотел на мне жениться, не смотря на недовольство королевы. А она не просто выражала неудовольствие, Уильям. Когда мы вернулись, она посадила нас в Тауэр. Я была на последних сроках беременности. Меня разлучили с мужем, и я сидела в тюрьме.

– Я знаю, – повторил он. Уильям видел слезы в ее глазах, но понимал, что успокоить Элизабет не может ничем.

– Королева смилостивилась, и нас выпустили. Но мы не появляемся при дворе: ни я, ни граф.

– Ты счастлива с ним? – повторил вопрос Уильям.

– Разве это имеет для тебя значение? Все трое мы чувствовали себя счастливее когда-то. Только не понимали до конца, насколько. Вот ты. Ты счастлив? – она посмотрела прямо ему в глаза.

– Нет. Без тебя и без сына я не счастлив, – Уильям отвел взгляд в сторону. – Я живу по привычке, делаю что-то, пишу. Но ничего не делает меня более счастливым. Я умираю без тебя, Элизабет. Весь мой путь – это медленная дорога в могилу.

– Не говори так, – Элизабет коснулась его руки кончиками тонких пальцев, затянутых в перчатку. – У тебя все впереди. Ты напишешь новые пьесы, которые будут иметь успех, будешь играть в театре, навещать семью, наблюдать, как взрослеют твои дочери.

– Все лучшее позади, – Уильям покачал головой.

Девочка поерзала на своем сиденье:

– Мне скучно, мама, – произнесла она, дергая Элизабет за рукав платья.

– Мы скоро поедем.

Уильям понимал, ему следует попрощаться и выйти из кареты. Но он не мог этого сделать. Он смотрел на Элизабет, вдыхал аромат ее духов и вслушивался в каждую интонацию ее голоса.

– Мы увидимся еще раз? – спросил он с надеждой.

– Не уверена. Мне и раньше было сложно с тобой встречаться, а теперь тем более. Если смогу, то пришлю тебе записку. Нам надо ехать. Извини.

На улице Уильям долго смотрел им вслед. Карета пробиралась через толпу на мосту, и это давало ему возможность не терять их из виду. На другой стороне Темзы она ехала какое-то время по узким улицам, и Уильям следовал за ней. Но постепенно расстояние стало увеличиваться, более широкие улицы позволяли ехать быстрее, и вскоре карета скрылась из глаз, потерявшись где-то вдали.

Вернувшись домой, Уильям весь оставшийся день вспоминал Элизабет, представляя себе снова и снова каждый ее жест, каждый взгляд, каждое слово. Он пытался определить, похожа ли на него девочка, и менял свое мнение ежеминутно. То ему казалось, что она вылитая копия графа, то наоборот, он видел в ней лишь свои черты, и вдобавок вспоминал, как выглядели его дочки в три года, убеждая себя в том, что они похожи.

Так Уильям и жил несколько последующих дней, витая в облаках, предаваясь мечтаниям о будущих встречах с Элизабет. А то и наоборот, страдая, впадая в пессимизм, убеждая себя в том, что уж на сей раз они точно больше не увидятся.

– Ты хоть замечаешь, что происходит в театре? – спросил его Джеймс однажды после спектакля. – Что происходит в Лондоне?

Уильям встрепенулся:

– Что-то случилось? Нет, я был занят своими делами.

– Я заметил, – улыбнулся Джеймс,