Империя тюрков. Великая цивилизация - Рустан Рахманалиев
Шрифт:
Интервал:
В канун третьей персидской кампании Сулейман, вступивший в свое шестидесятилетие, впервые не захотел лично возглавить армии и передал верховное командование Рустему-паше. Но вскоре через посланца Рустема стали приходить сообщения, что янычары проявляют беспокойство и требуют, учитывая возраст султана, чтобы их возглавил Мустафа. Они говорили, сообщал посланец, что султан стал слишком стар, чтобы лично идти походом против врага, и что только великий визирь теперь противится тому, чтобы Мустафа занял его пост. Посланец от Рустема также передал султану, что Мустафа благосклонно прислушивался к подобным подстрекательским слухам и что Рустем умоляет султана ради спасения своего трона немедленно прибыть и взять командование армией в свои руки. Это был шанс для Роксоланы. Ей было легко сыграть на струнах подозрительности в характере Сулеймана, заронить в нем неприязнь к амбициям Мустафы, внушить ему мысли о том, что его сын имеет виды на султана, сравнимые с теми, которые побудили его отца, Селима, сместить собственного отца, Баязеда II.
Решая, идти в поход или нет, Сулейман медлил. Его мучили сомнения, связанные с тем шагом, который ему предстояло сделать в отношении собственного сына. В конце концов, придав делу безличностный и теоретический характер, он попытался получить беспристрастный приговор от муфтия, шейх-уль-ислама. Султан сказал ему, свидетельствует Бусбек, «что в Стамбуле жил торговец, чье имя произносилось с уважением. Когда ему потребовалось на некоторое время покинуть дом, он поручил присматривать за своей собственностью и хозяйством рабу, пользовавшемуся его наибольшим расположением, и доверил его верности своих жену и детей. Не успел хозяин уехать, как этот раб начал растаскивать собственность своего хозяина и замышлять нехорошее против жизни его жены и детей; мало того, замыслил гибель своего господина». Вопрос, на который султан попросил муфтия дать ответ, был следующим: «Какой приговор мог бы быть на законных основаниях вынесен этому рабу?» Муфтий ответил, что, по его мнению, «он заслуживал быть замученным до смерти».
Таким образом, религиозное сознание султана было спасено. Идя походом в восточном направлении, он достиг в сентябре своего полевого штаба в Эрегли и вызвал Мустафу из Амасьи. Друзья, предполагая о судьбе, которая могла ожидать его, умоляли Мустафу не подчиняться. Но он ответил, что, если ему суждено лишиться жизни, он не смог бы поступить лучше, чем вернуть ее обратно в источник, из которого он вышел. «Мустафа, – пишет Бусбек, – стоял перед трудным выбором: если он войдет в присутствии своего разгневанного и обиженного отца, он подвергнется несомненному риску; если он откажется, он ясно подчеркнет, что замышлял акт предательства. Сын избрал более смелый и более опасный путь». Он проследовал в лагерь своего отца.
Там прибытие Мустафы вызвало сильное возбуждение. Он смело поставил свои шатры позади шатров отца. После того как визири выразили Мустафе свое почтение, он поехал на богато украшенном боевом коне, эскортируемый визирями и под возгласы толпившихся вокруг него янычар, к шатру султана, где, как он ожидал, должен был получить аудиенцию. Внутри «все казалось мирным: не было солдат, телохранителей или сопровождающих лиц. Присутствовали, однако, несколько немых (категория слуг, особенно высоко ценившаяся турками), сильных, здоровых мужчин – предназначенных ему убийц. Как только Мустафа вошел во внутренний шатер, они решительно бросились на него, изо всех сил пытаясь набросить на него петлю. Будучи человеком крепкого телосложения, Мустафа отважно защищался и боролся не только за свою жизнь, но и за трон, ибо не было места сомнению, что, сумей он вырваться и соединиться с янычарами, они были бы настолько возмущены и тронуты чувством жалости по отношению к своему фавориту, что могли бы не только защитить, но и провозгласить его султаном. Опасаясь этого, Сулейман, который был отгорожен от происходившего всего лишь льняными занавесями шатра, высунул голову в том месте, где в этот момент находился сын, и бросил на немых свирепый и грозный взгляд и угрожающими жестами пресек их колебания. После этого, в страхе удвоив усилия, слуги опрокинули несчастного Мустафу на землю и, набросив шнурок на шею, удушили его.
Тело Мустафы, положенное перед шатром на ковре, было выставлено на обозрение всей армии. Скорбь и причитания были всеобщими: ужас и гнев охватили янычар. Но перед смертью выбранного ими лидера, лежащего бездыханным, они были бессильны.
Чтобы успокоить воинов, султан лишил Рустема – вне сомнения, не полностью против воли последнего – его поста командующего и других званий и отослал его обратно в Стамбул. Но уже через два года, после казни его преемника, Ахмеда-паши, Рустем вновь был во власти как великий визирь, бесспорно по настоянию Роксоланы.
Три года спустя скончалась сама Роксолана, горько оплакиваемая султаном. Она была похоронена в усыпальнице, которую Сулейман построил для нее позади своей огромной новой мечети Сулеймании. Эта женщина добилась осуществления своих целей, и, возможно, если бы не ее интриги, история Османской империи пошла бы по другому руслу. Она обеспечила наследование империи одним или другим из двух ее сыновей: Селимом, самым старшим и ее любимцем, который был ничем не интересующимся пьяницей, и Баязедом, средним, несоизмеримо более достойным преемником. Более того, Баязед был фаворитом янычар, которым он напоминал своего отца и от которого унаследовал лучшие качества его натуры. Самый младший из братьев, Джихангир, горбун, не отличавшийся ни здравым умом, ни крепким телом, но самый преданный поклонник Мустафы, заболел и умер, пораженный печалью и страхом за свою дальнейшую судьбу, вскоре после убийства своего сводного брата.
Два оставшихся брата испытывали взаимную ненависть, и, чтобы отделить их друг от друга, Сулейман дал возможность каждому командовать в разных частях империи. Но уже через несколько лет между ними началась гражданская война, в которой каждого поддерживали его собственные местные вооруженные силы. Селим с помощью войск своего отца в 1559 г. нанес Баязеду поражение под Коньей, заставив его с четырьмя сыновьями и небольшой, но боеспособной армией искать убежища при дворе шаха Ирана Тахмаспа. Здесь Баязед был сначала принят с королевскими почестями и дарами, полагающимися османскому принцу. На это Баязед ответил шаху подарками, которые включали пятьдесят туркменских скакунов в богатой сбруе и восхитившую персов демонстрацию мастерства верховой езды его кавалеристов. Затем последовал дипломатический обмен письмами между послами султана, требовавшими выдачи или, на выбор, казни его сына, и шахом, который сопротивлялся и тому, и другому, исходя из законов мусульманского гостеприимства. Сначала шах надеялся использовать своего заложника для того, чтобы поторговаться относительно возвращения земель в Месопотамии, которые султан захватил во время первой кампании. Но это была пустая надежда. Баязеда взяли под стражу. В конце концов шах был вынужден склонить голову перед превосходством вооруженных сил османов и согласился на компромисс. По договоренности принц должен был быть казнен на персидской земле, но людьми султана. Таким образом, в обмен на большую сумму золота шах передал Баязеда официальному палачу из Стамбула. Когда Баязед попросил дать ему возможность увидеть и обнять перед смертью своих четырех сыновей, ему посоветовали «перейти к предстоящему делу». После этого на шею принцу набросили шнурок, и он был удушен.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!