Жизнь волшебника - Александр Гордеев

не передавать. – Не упоминал, да и всё. Видимо, в себе держал.

Но для Риты плохо и это.

– Как ты думаешь, он приедет?

– Говорил, что приедет, но если честно, то, по-моему, нет. .

– Эх, – горько произносит Рита, – испортили вы мне всё… Я уж думала, что хоть в этот-то раз я,

наконец, устрою свою личную жизнь.

– Кто это «вы»?

– Ты и эта твоя Нина.

– Как это понять?

– Вы всегда настраивали его против меня. Штефан часто твердил: «Роман то сказал, Роман так

сказал, Роман перестанет меня уважать, если я буду продолжать встречаться с тобой».

– Ну, про это уважение он уже сам придумал. Какое мне дело до вас? А Нина здесь при чём?

– А то ты не знаешь при чём… – ядовито прищурившись, усмехается Рита.

– И что я должен знать?

– Ой, не делай ты этот наивный вид, не надо…

– Да чего знать-то?! – уже заводясь, спрашивает Роман.

– А не знаешь, так, значит, тебе и знать не следует.

– Нет уж, давай-ка выкладывай теперь!

– Ой, ну как будто ты ничего не знаешь об их отношениях? Сам же всё позволял. Штефан даже

удивлялся. Ты им даже в кино вместе ходить разрешал. А я ведь его так люблю. Тогда, дура, даже

к вам туда припёрлась. Стыдно сознаться, по окнам ходила, заглядывала. Зато что я там увидела…

Рита качает головой и словно забывается в горькой паузе.

– И что же ты увидела?! – кричит Роман.

– Ой, ну какой же ты наивный, – с той же ядовитой насмешкой говорит она. – Что, что? Что

бывает, когда мужчина и женщина остаются вдвоём?

– Что-о?! Что ты видела, говори! – требует Роман не своим голосом, отяжелев на стуле.

В голове шумит мгновенно закипевшая кровь, словно это не кровь, а газировка, лицо

наливается густым жаром. Внутри же холод, сжимающий грудь и уходящий в одну точку, к сердцу. В

эту же точку уходит и мучительно исчезает сама его кровь, оттекая с кончиков пальцев.

– Ну, что я видела? – произносит Рита, кажется, даже наслаждаясь его оторопелым видом. –

Ладно, расскажу. Сначала я увидела, что Штефан лежит на диване, читает книгу. Мопассана, по-

моему, на обложке большими буквами было написано. Или нет?

– Да чёрт с ним, с Мопассаном! Дальше что?!

– Потом к нему подошла Нина. Откуда она подошла, я не поняла: то ли от стола, то ли от двери.

Я ещё испугалась, что она меня заметит, отстранилась вот так от окна. Сначала, когда я только

увидела тень, то решила, что это ты – чего это ей-то делать там, где он лежит? А она подошла,

наклонилась над ним, обняла и стала целовать. У меня даже мухи перед глазами замелькали. А он

как лежал, так даже и не шелохнулся: ему как будто неловко было. Просто забросил руки за голову

и лежал: мол, если надо, то ладно уж – лижи. Нет, со мной-то он таким мешком не был. Она

целовала его сама. Ох, как во мне всё закипело! Я одинокая, а у неё свой мужик есть. Но она,

сучка, всё равно навязывается! Так-то я тогда, возможно, и не стала бы стучать – стыдно же, что

420

подглядывала. А тут не вытерпела… Меня аж трясло всю. Мне даже с жизнью расстаться

хотелось…

Рассказ Риты короткий, но оглушительный, как пистон. Она уже молчит, а Роман не замечает

этого – сидит, будто не чувствуя и себя самого. Теперь этот рассказ записан в его голове, как на

магнитофонную ленту, а лента запущена по кругу. Хорошо бы как-нибудь всему этому не поверить.

Уцепиться за что-нибудь, разорвать эту плёнку или как-то так всё перевернуть, чтобы всё было –

было совсем не таким. Только зачем ей это придумывать?

– Если ты всё это видела, если всё это правда, – пригоревшим голосом произносит он, – то

почему не разбудила меня?

– Да кто вас разберёт, как вы там живёте? Может, у вас так принято. Ты вон тоже свободно с

Тоней на мотоцикле ездишь. Я думала, ты о них знаешь. Меня саму так это не особенно и удивило.

Обозлило – это да, но не удивило.

– Что значит, «не удивило»?!

– Скажешь, опять ничего не знаешь? Да мне об этом сам Штефан рассказывал.

– О чём ещё, чёрт возьми?!

– О том, что Нина любит его. Она сама призналась в этом. Она, видно, так ему уже перед

глазами примелькалась, что он бывало и меня «Ниной» называл. И про кино рассказывал, как она

там к нему на колени села: в клубе пять человек народу было. Рассказывал, как она к нему ночью в

будку приходила. Два или три раза там была.

Стоп, стоп, стоп! Как это в будку? Да когда же это? Когда он спал что ли?! Ну а когда же ещё?

Ведь он даже не знает, когда она ложится. Когда он засыпает, она обычно сидит за столом, за

книгами, готовится к сессии. Вот вместо этой подготовки она его и навещала… Роману кажется, что

души у него уже нет. Она просто истлела, оставив после себя пустое, дымное место.

– Одно он сказал точно, – продолжает Рита, – и я почему-то в этом ему верю. Да я и сама по его

реакции там, на диване, убедилась. Близости между ними не было. Штефан говорил, что после

того, как он перебрался к вам, она постоянно приходила к нему на диван. Однажды он уже спал, и

вдруг чувствует, что рядом с ним кто-то лежит, обнимает его, целует. Ну, он всё-таки мужик, тоже

спросонья начал её ласкать, да потом одумался: что же, мол, я делаю – Роман мой друг, а я в его

доме.

Роман вскакивает и не столько ходит, сколько топчется по маленькой кухоньке.

– Ой, да не переживай ты так, – говорит Рита. – Аж белый весь. Зря я тебе всё это рассказываю.

Хочешь воды попить?

– Никогда ещё я не был в таком глупом положении, – тяжело и медленно признаётся Роман,

понимая, что вот как раз перед ней-то ему не хотелось бы в этом признаваться. – Никто никогда не

видел меня таким, каким ты сейчас видишь меня. Я, конечно, и сам не святой, но лучше меня не

обманывать… Я должен знать всё. Выходит, она любит его…

– Наверное. Он говорил, что ему достаточно сказать ей одно слово, чтобы она уехала за ним

хоть на край света.

– На край света… Что ж, вот и уехала…

– Я ещё удивилась тогда: а как же дети? А Штефан говорит, она думает их поделить: одного

ребенка