Коварство, или Тайна дома с мезонином - Вера Колочкова

«Не сможет он сказать «нет», – с облегчением подумала Анюта, вспомнив про давешние свои сомнения. – Не сможет, и все. Он любит нас. Меня, Сонечку… И второго ребенка тоже будет любить…»

– Анька, у меня для тебя хорошие новости! – радостно повернул он голову к Анюте и потянулся губами, чтобы чмокнуть жену в подставленную розовую щеку. – Я тебе работу нашел!

– Какую работу? – осторожно отстранилась от него Анюта.

– Какую, какую! Классную, вот какую! У меня тут клиент один в специализированной фирме работает, они ландшафты на английский манер в богатых усадьбах насобачились оформлять. Представляешь? Говорят, это теперь модно. Жаловался, что заказов – море, а специалистов не хватает! Да и всякой другой работы невпроворот. Он обещал тебя взять…

– Так я же не ландшафтный специалист, Олег! Ты что! Я в этом мало что понимаю…

– Да какая разница, Аньк! Главное – зацепиться! А богатым – им все равно, за что деньги отдавать. Для них дорого – значит хорошо. А во всех этих тонкостях экстерьеров и не разбирается никто, хоть какой ты там ландшафт ему нарисуй. Хоть рязанский, хоть вологодский – ему без разницы. Главное, чтоб он уверен был, что ландшафт самый что ни на есть английский…

– Ну уж не скажи, – покачала головой, не соглашаясь с ним, Анюта, – сейчас все начали разбираться потихоньку.

– Да ни фига не начали! Я вот, например, такое, бывает, леплю клиенту несусветное, что самому смешно становится. А он ничего, кивает… В любом деле главное, Анька, – уверенность! Скажешь уверенно – обязательно поверят! А вот промямлишь – ни за что не поверят, если даже стопроцентно честным-правильным будешь. Так что давай дерзай… Ты с мамой, кстати, поговорила?

– О чем?

– Ну, чтоб она с Сонечкой осталась…

– Нет, Олег, не поговорила.

– Почему?!

– Некогда ей. Уезжает она. По делам.

– Куда? – округлил на нее глаза Олег. – Чего это вдруг? Что у нее за дела такие?

– Ой, я тебе потом расскажу, ладно? Сейчас не надо пока про это… – торопливо проговорила она ему, увидев вышедшую из дому на крыльцо мать.

– Аньк, а надолго она уезжает?

– Да не знаю, как получится… Потом, потом, Олег…

Тина, увидев приехавшего зятя, улыбнулась ему приветливо, медленно пошла по дорожке навстречу, вытирая мокрые руки о фартук.

– С приездом, Олег! Хорошо доехал? Ты не очень с голоду помираешь, скажи честно? До обеда полчасика продержишься? Сейчас Леня с Митей да с Маринкой должны подойти, все вместе и за стол сядем…

– Да ничего, Валентина Петровна, я потерплю, – вежливо улыбнулся теще Олег. – Вы обо мне не беспокойтесь, пожалуйста. Я сейчас вон в гамаке поваляюсь… Отдохну с дороги…

Он завалился в гамак, потянулся, сложил под головой ладони. Задрав подбородок, подставил лучам солнца бледное городское лицо, слегка, впрочем, обиженное. Он так торопился сюда, чтоб обрадовать жену хорошей новостью, а тут проблемы, видишь ли… Мама по делам уезжает! Приспичило ей будто так срочно… И вообще, какие у нее могут быть дела такие? Сидела бы в своем Белоречье… Туда же – дела…

Тина, взглянув мельком на растерянную Анюту и поняв, что вмешалась невзначай в супружеский разговор, быстро ушла в дом. А зайдя в кухню, вздрогнула, упершись взглядом в широкую Ленину спину. И тут же усмехнулась хитро, наблюдая, как Анюткин отец торопливо схватил с тарелки поджаристый пышный оладушек и потянул его в рот. Обернувшись, Леня подмигнул ей весело, прожевал быстро и потянулся было за следующим, да был шутливо ударен вошедшей хозяйкой по руке:

– Леня! Прекрати немедленно! Сейчас уже обедать будем! Ты когда вошел, я не видела? Испугал меня… С задней калитки, что ли?

– Ну, нам, Сивкам-Буркам, Тин, к внезапности своего появления вообще не привыкать, ты же знаешь. Положено нам так, в общем. А что, ты разве против?

– Нет. Не против. Анютка с утра тебя ждет.

– А ты?

Он быстро взглянул на нее и улыбнулся скромно-летуче, будто по щеке погладил. Только Леня умел так вот улыбаться – не губами, а глазами больше. Выстреливала вдруг из его карих глаз нежность, обволакивала ее тут же и заставляла краснеть от чего-то да опускать в землю глаза, как юная гимназистка какая. Хотя чего бы это ради? Давно уж решено меж ними было, что никаких таких нежностей-чувствований им не полагается, что объединяет их только материнство-отцовство по отношению к общей их дочери, и тем не менее… Всегда почему-то смущал Тину этот взгляд, как будто ей стыдно очень было. Как будто она какую ответственность несла за многолетнее чувство красивого этого мужика, появляющегося перед ней всю жизнь Сивкой-Буркой. А может, и правда несла…

Подняв глаза, она посмотрела на своего верного друга со стороны будто и снова – в который уже раз – подивилась этому удивительному сочетанию мужского обаяния и доброты. Леня и впрямь был красив той редкой мужской красотой, которая никоим образом не выражается в классически-строгих чертах лица или достоинствах телосложения. Все в нем было для классической мужской красоты в точности до наоборот – и ростом он был невелик, и чертами лица мелок, и шевелюра к возрасту поредела совсем, но почему-то сам Леня, весь, вместе взятый, женский взгляд несомненно притягивал. Шла от него мощным потоком веселая и добрая жизненная энергия, притягивала к себе магнитом и не желала поддаваться никаким объяснениям-определениям. Потому что невозможно дать объяснения человеческому обаянию – оно всегда неуловимо и трогательно, как талантливая нежная мелодия…

– А ты, Тинка? Ты меня не ждешь разве? – повторил свой тихий вопрос Леня. – Или мне так показалось?

– Почему не жду? Жду. Сейчас вот обедать будем. Да и вообще – ты в этом доме всегда желанный гость. Сам это знаешь!

– Знаю, Тин. И вообще, не обзывайся. Не порть настроение.

– Не поняла… Как я тебя обзываю? Ты что?

– А гостем обзываешь!

– Хм… А кто ты тогда?

– Кто я? А в самом деле – кто? И не знаю… Слова для меня здесь подходящего за столько лет и не найдено…

Он притворно-коротко вздохнул, потом улыбнулся будто бы трагически, и даже лоб наморщил слегка, и брови изогнул грустным смешным домиком. Потом медленно взял в руки тонкое Тинино запястье, профессионально-привычно сложил пальцы на том самом месте, где обычно медики определяют у больного частоту сердечных его колебаний. Тут же глаза его вмиг посерьезнели, и пробежала по лицу уже настоящая, совсем не смешливая озабоченность.

– Тинк, а с тобой все в порядке? Как ты себя чувствуешь? Не нравишься ты мне сегодня…

– А что такое?

– Да ничего… Бледная ты какая, помятая будто. Горох на тебе мололи всю ночь, что ли? Или опять не спала? Меня, ты знаешь, еще со вчерашнего дня смутные насчет тебя сомнения грызут…

– Ой, да ну тебя… С чего это ты вдруг?

– Не знаю, Тинка. Вчера будто сердце прыгнуло – случилось у тебя что-то. А поскольку я врач и знаю, что сердце человеческое ни с того ни с сего никуда прыгать не может, то и сделал вывод, что эти самые «того» и «сего» именно с тобой и приключились. От любимой женщины всякое мужское сердце способно вмиг импульс принять, знаешь…