Юла и якорь. Опыт альтеративной метафизики - Александр Куприянович Секацкий

не следует недооценивать. Как представишь себе существо, которое вынуждено продираться сквозь отвалы хухры-мухры, через обрывающиеся и неожиданно вновь возобновляющиеся марковские ветвления, в которых сам черт ногу сломит, порой подумаешь: «А не я ли это собственной персоной?» Однако наше сознание интенционально, мы живем по орбитальным линиям, мы без труда игнорируем, в упор не видим «хухристые» и «мухристые» края любого события – этим и спасаемся.

Можно ведь и самому попасть в затягивающую воронку рухлядизации, где «мухрятся» уже не только края, но и содержимое: стоит заглянуть в чулан какой-нибудь старушки, пополняемый обломками вещей, в серую дыру, которая способна втягивать не только объекты, но и воспоминания, восприятие, мысли. Как всегда, лучшее описание таких странных локализаций мы находим у Гоголя: параллельно сну Ивана Федоровича Шпоньки это и жилище Плюшкина; нашим иностранцам – искателям хухры-мухры можно было бы прямиком отправиться туда, если бы удалось пересечь линию горизонта fiction.

И тем не мене территория хухры-мухры усеяна не только серыми дырами, она воистину многомерна и совсем не исследована. Как уже отмечалось, там можно встретить все кончики отлетевших суперпозиций: и несостоявшегося мертвого кота, и девятую кошачью жизнь, оказавшуюся невостребованной в момент открытия ящика. Но холодный огонек этой отлетевшей жизни все же не совсем ничто (хотя так нам было бы спокойнее) – благодаря ему не тает окончательно прошлогодний снег, а источники мертвой и живой воды не замерзают.

Из отвалов хухры-мухры иногда восстают миры, восстановленные как усилиями археологов, которые отправляются туда со швабрами Витгенштейна наперевес, так порой и спонтанно. Феноменология мусора как единственной неподдельной реальности – это особая тема[44]. Тема мусора, однако, хоть и пересекается, но не совпадает с полевым определителем хухры-мухры. Ведь это обиталище в равной мере принадлежит и обломкам отработанного времени, и неприкаянным голодным духам. Именно поэтому археологи, работающие в отвалах, иногда слышат возглас: «Это вам не хухры-мухры!», не только оглядываясь при этом друг на друга, но и осторожно осматриваясь вокруг.

Досадно, конечно, что отдельные археологические экспедиции не контактируют друг с другом. Психоаналитики, исследователи квантовых нелокальностей и межорбитальных пространств, художники, создающие литературу и театр абсурда, увы, пребывают в разрозненности, практически ничего не зная друг о друге. Им вполне мог бы помочь обмен находками, и особенно приемами поиска. Так что есть смутная надежда, что эти записки, если вдруг попадут в руки заинтересованных лиц, могут посодействовать взаимному опознанию усилий при всем различии направлений продвижения. И если такое как-нибудь случится, то и о данном тексте вполне можно будет сказать: «Это вам не хухры-мухры!»

Вылетело из головы

(Вариации на тему одного симптома)

* * *

Вот легко узнаваемое состояние: что-то вылетело из головы, какой-то пустяк, фамилия, название города, термин, деталь механизма – да, в сущности, любое слово. И человек испытывает легкую досаду, как бы внутренне пожимает плечами или качает головой. Или более сильную досаду, или вообще ничего не испытывает. Но человек все равно задается вопросом «Почему?» – относительно любой ситуации, в том числе и той, когда слово вдруг вылетело из головы. Почему вообще такое случается?

На вопрос в первой, конкретной форме существует, как кажется, единственная попытка ответа, предложенная Фрейдом и в целом психоанализом, она так и называется – «забывание по Фрейду». Для более общей формы вопроса внятного ответа нет, говорят о «нарушении памяти» (оперативной, долгосрочной или той и другой) при воспроизведении ранее известных слов, то есть нарушения памяти объясняются нарушениями памяти. Есть, правда, еще ответ Мандельштама: «Я слово позабыл, что я хотел сказать, слепая ласточка в чертог теней вернется» – ответ дан от имени поэзии с надлежащей мерой поэтической точности, и потому ответом в повседневной игре в почемучку не считается.

Так что обратимся сначала к версии Фрейда. Согласно общим представлениям психоанализа забывание вызвано конфликтом между сознанием и бессознательным: вербальная память, находящаяся в распоряжении сознания, блокирует края и ассоциативные линии, чтобы избежать возвращения вытесненного и попытаться сделать бывшее не бывшим, потому что оно травматично.

В общем случае, согласно Фрейду, попытка оказывается безуспешной, ибо не устраняет причину фрустрации и скорее сама является симптомом прогрессирующего невроза. Кроме того, поощряя детективный азарт аналитика, для самого пациента (или потенциального пациента) такая трактовка может выполнять роль шлагбаума: к чему ворошить прошлое, которое еще не остыло и вновь способно обжечь?

* * *

Сейчас мы понимаем, что Фрейд был слишком «либидоцентричен» и одновременно излишне оптимистичен. Психоанализ выявил лишь одно из событийных сгущений, общее имя которых – «забвение на уровне вербального представительства», то есть, говоря попросту, «забывание слов». Что же оно в действительности означает и о чем свидетельствует? Постановка этого вопроса напоминает другую проблему: ни один конкретный человек непосредственно от старости не умер, в каждом случае найдется определенная причина – и все же люди умирают от старости (обобщая дальше, можно сказать, что они умирают от самой смерти). И все же: почему именно это слово вылетело из головы? Вполне ведь может случиться так, что время от времени объяснение Фрейда окажется верным, – и все же хотелось бы рассмотреть более общий случай, приблизиться к пониманию феномена как такового.

Интересным мне видится следующий ход, представляющий собой неочевидное сопоставление. Когда нарушена целостность тела и работа органов, человек испытывает боль, а когда происходит сбой памяти и нарушается ее целостность – легкую досаду. Эта досада, стало быть, является аналогом боли, региональной валютой психических процессов, в которую боль можно конвертировать по определенному курсу. Весь вопрос в том, почему эта досада от забывания настолько слаба (таким вопросом ведь мог бы задаться и Фрейд). Можно было бы предположить, что душевные муки (к которым все же относится и эта досада на вылетевшее из головы слово) заведомо слабее, чем физические, однако в других случаях душевные страдания не уступают по своей интенсивности физическим – вспомним смерть близких, предательство, любовь. Тут бушуют страсти, и нет никакой анестезии. Так что нашу досаду уместнее сравнить с легким физическим недомоганием, с комплексом неприятных ощущений и уже после переходить к различию в последствиях.

Всякое недомогание можно переждать и перетерпеть, многие физические расстройства проходят сами собой, и этот удивительный, но непреложный факт органической жизни почему-то не удостоился сколько-нибудь серьезного анализа. Акцент ставится на том, что боль, пусть даже вполне терпимая, и недомогание не обязательно пройдут сами – и, стало быть, есть смысл пойти к врачу, в общем, принять меры. Боль не появляется сама по себе, она свидетельствует о неполадках, она есть сигнал, с которым нужно считаться. Одним словом,