Нотки кориандра - Игорь Лебедев

— Сребролюбие связано с другими страстями, — долетел с амвона голос проповедника. — Любишь сладко услаждать свое чрево — нужны деньги на кушанья; завидуешь чужому благополучию — нужны деньги, чтобы сравняться с таковыми в нарядах и благоустроенности житейской; хочешь иметь славу мирскую — ищешь поста с почетом. Посему, если усечешь корень сребролюбия в своей душе, то усечешь побеги и других страстей…

Какая-то невзрачная старушонка подошла облобызать икону преподобного. Тайным собеседникам пришлось пережидать.

— Дело сделано, Сергей Николаевич, извольте произвести расчет, — с едва уловимым раздражением произнес Орест Петрович, когда старушка перешла к другому святому образу.

— В ближайшие дни, — заверил собеседник.

Хотя тон его был вполне заискивающим, в нем отчего-то ощущалось превосходство, какая-то насмешка, словно усатый господин играл с генералом в игру, а слова про «предателей и шпионов» его едва ли не забавляли. Кажется, Верховский это чувствовал и оттого еще более раздражался. Он бросил на собеседника взгляд, полный неприязни и высокомерия.

— Когда? — спросил Орест Павлович.

— На следующей лекции. У вас ведь осталась еще одна?

— Да, последняя, — подтвердил генерал. — Завтра в полдень в Публичном театре. И имейте в виду, больше я в ваших делах мешаться не намерен.

— Понимаю, ваше высокопревосходительство. Больше не потревожим. Но у нас к вам просьба.

— Будем же держаться золотой середины, братие, — перешел к финальным словам проповеди иерей на амвоне, — между скупостью и расточительством, между верой в Промысл Божий и трудом каждого в той мере, какая ему потребна. Помните, что за любыми делами, даже и благословленными, страшно потерять свою душу, чтобы она омертвела и перестала слышать Бога.

Батюшка благословил слушателей, и те потянулись прикладываться к посеребренному кресту в его руках.

— Что еще? — скривил лицо Верховский.

— Завтра на лекции расскажите, пожалуйста, о преимуществах винтовок, производимых на американских заводах.

Генерал хотел было что-то возразить, но собеседник опередил:

— Сразу по окончании лекции вы получите всю сумму.

— Ну нет уж! — вспыхнул Орест Павлович, вынудив собеседника нервно оглядеться; к счастью, прихожане были увлечены подготовкой к водосвятному молебну и никак не интересовались двумя молитвенниками у иконы Критского святителя в дальнем углу храма. — Деньги должны быть мне выплачены до начала лекции. Иначе я не произнесу ни слова.

С этими словами Орест Павлович покинул храм.

Серафима Лундышева сидела на том же стуле, на котором Жарков оставил ее после поисков портфеля два дня назад. Все так же смотрела в окно. Казалось, она и не вставала. Правда, костюм сменился на траурный, а на зеркале появился черный чехол.

Жарков сидел тут же, у стола. Вид у него был смиренный и слегка виноватый.

— Я не изменяла мужу, — спокойно продолжала вдова начатый некоторое время назад разговор. — С Чептокральским я познакомилась на выставке художественных афиш. Его представила мне Анна Петровна Бок из Общества поощрения женского художественно-ремесленного труда… Я работала у них в библиотеке… Мне кажется, Анна Петровна состояла с господином репортером в отношениях и наше знакомство спланировала по его просьбе. Он буквально обрушился на меня… Предлагал познакомить с Судейкиным, с которым якобы имел дружбу…

Петр Павлович вспомнил об этой выставке — это было довольно шумное событие международного масштаба. Впечатлениями о ней делился Ардов, побывавший там вместе с княгиней Баратовой, большой любительницей нового искусства. В экспозицию собрали порядка семи сотен экспонатов, включая работы мэтров — Шере, Мухи, Тулуз-Лотрека… Русский отдел был невелик, но привлек внимание ценителей нового плакатного искусства к имени совсем молодого художника Судейкина.

— Познакомил? — справился Жарков.

— Зачем? — Лундышева как-то растерянно улыбнулась. — Я этого мира сторонюсь… Да и Александр Петрович не одобрил бы…

Ее подбородок задрожал.

— Чептокральский начал преследовать меня… — продолжила она, справившись со спазмом в горле. — Приходил в библиотеку, присылал букеты — словом, «вел правильную осаду», как пишут в журналах для джентльменов. В конце концов, я оставила эту работу.

— Отчего же вы не сказали мужу? — простодушно удивился Жарков.

Серафима Сергеевна посмотрела на него, размышляя, как правильнее объяснить обстоятельства, в которых оказалась.

— Я боялась… — наконец подобрала она слово. — Александр Петрович легко вспыхивал и в такие моменты бывал несдержан.

— Простите мою бестактность, — как можно деликатнее начал криминалист, — но зачем же вы послали ему записку?

Лундышева долго смотрела в окно.

— Записка была моя, это правда, — наконец признала она. — Но писала я ее не Чептокральскому…

Петр Павлович не стал наседать с вопросами, рассчитывая, что собеседница не остановится на этой загадочной фразе.

— Эту записку я написала мужу, — выдержав паузу и, казалось, продолжая сдерживать внутри себя рвущуюся наружу бурю страдания, подчеркнуто спокойно и размеренно произнесла Серафима Сергеевна. — Примерно неделю назад. Я узнала, что беременна, и, вернувшись от врача домой, тут же отправила Александру Петровичу записку. Правда, он ее не получил, был на испытаниях.

— Куда же она пропала?

— Не знаю… — пожала плечами женщина. — Вечером в тот же день мы решили переехать в Сестрорецк, чтобы для малыша был свежий воздух, и он тут же занялся подбором жилища. У Александра Петровича были накопления, мы давно мечтали о собственном домике где-нибудь в тихом месте.

— Почему же вы сразу не сказали? — пробурчал Жарков, явно испытывая неловкость перед беременной женщиной, два дня назад ставшей вдовой.

— Что я могла сказать? — горько улыбнулась Лундышева. — На полу — труп мужчины с моим приглашением. На столе — вино и цветы… Он буквально вломился в квартиру. И я бы выставила его. Но Сережа пришел раньше. И он подумал, что я…

Серафима Сергеевна не выдержала: из глаз полились слезы.

— Вы женаты? — спросила она Жаркова. — Если придет желание свести счеты с жизнью, не делайте этого на глазах у жены…

Выйдя из парадного, Петр Павлович увидел старшего дворника Мошкова, который распекал подметальщика за несвоевременную уборку навоза перед подъездом.

— Скажи-ка, любезный, — обратился к нему Жарков, — не ты ли в прошлый четверг относил записку от Серафимы Сергеевны в правление Обуховского сталелитейного завода?

— Супругу-то? — сразу припомнил дворник. — Дык не было его, сказали, отбыл на полигоны. Я Серафиме Сергеевне о том все как положено доложил.