Сокол на запястье - Ольга Игоревна Елисеева

В этот миг он ненавидел всех.

— Напрасно ты думаешь о ней плохо. — раздался с подоконника до отвращения знакомый голос. — Да, это она повернула переговоры на обсуждение твоей особы. Но только после того, как узнала, что Тиргитао намеревается убить тебя сразу после заключения нового союза — царица уверена, что ты будешь мстить за отца.

— Ама вава. — Делайс не без труда вытянул одеяло изо рта. — Она права, я говорю. — пленник обернулся к окну и с нескрываемой неприязнью уставился на пляску солнечных зайчиков, которые в этот миг приняли форму человеческой фигуры.

— И все же Бреселиде ты в который раз обязан головой.

— Я предпочел бы…

Золотой лучник не дал ему говорить.

— Здесь предпочитаю я. — сухо отрезал он. — Мне нужно было, чтобы ты очутился здесь. Мне нужно было, чтобы ты стал царем.

— У этих… драных кошек? — вспылил Делайс. — После того, как они убили моего отца? Загнали, как дичь, на священной охоте…

— Именно после этого. — невозмутимо подтвердил Аполлон. — Пережитая боль не позволит тебе отвернуться от боли других.

— Может, я еще должен…

— Нет, любить Тиргитао ты не обязан. — возразил солнечный лучник. — Я забросил тебя в самое сердце земель, где безраздельно властвует Великая Богиня. Она уже отметила тебя своей ненавистью, и ты будешь с ней бороться, хочешь этого или нет.

И без того бледное лицо Делайса сделалось еще белее.

— Бреселида — твоя единственная опора. — продолжал Аполлон. — Она тоже ненавистна Трехликой, потому что не любит крови. Можешь ей доверять.

«Ну, доверять я здесь никому…»

— Это твое дело. — оборвал собеседника Феб. — Главное, сделай здесь то, что твой отец только начал в Пантикапее, разрушив святилище Гекаты.

— Но как я… выживу… среди этих сумасшедших баб, поклоняющихся смерти?

— С тобой будем я и моя флейта… — рассмеялся гипербореец, и прежде чем Делайс успел сказать еще хоть что-то, золотая фигура на окне вновь рассыпалась на множество беспорядочно скачущих по полу солнечных зайчиков.

Аполлон был богом предусмотрительности. Прежде чем отправиться на север, он решил посетить Ареса — покровителя амазонок. Они не были друзьями. Тугодум, как и все вояки, названный сын Зевса завидовал сообразительности солнечного лучника. Пока Арес, глядя в небо, думал: «Вот летят галки,» — Аполлон успевал определить погоду на неделю вперед и наплести с три короба предсказаний для тех, кто верил в его болтовню.

Подлетев к Фракии, где на зеленых холмах обычно обитал воинственный бог, Феб нашел Ареса под сосной. Тот, пыхтя, прикручивал тонким ремешком бронзовый наконечник к копью.

— Прекрасная погода, — начал гипербореец, глядя, как последние лучи осеннего солнца вытапливают из дерева янтарную смолу.

Арес смерил гостя мрачным взглядом, но ничего не ответил. Аполлон слыл острословом, и простак-копейщик опасался какой-нибудь каверзы с его стороны.

— Слышал новость? — наконец, сказал он, закончив работу и уверенно подбрасывая оружие в руке.

— Какую? Что Гефест обещал пересчитать тебе ребра, если застанет со своей женой?

Гипербореец прикусил язык: «Воистину, враг мой!» Он же явился сюда не для того, чтоб дразнить Ареса. Напротив, ему нужен был договор с этим угрюмым несговорчивым истериком, по любому поводу выходившим из себя.

Сейчас в голове Ареса застряла последняя фраза: «пересчитать ребра».

— Это еще кто кому! — его глаза налились кровью и он с такой силой хрястнул по камню копьем, что древко дало длинную трещину. — Ну вот! — горестно всплеснул руками фракиец, работа была безнадежно испорчена. — Что за нелегкая тебя принесла?

Феб нехотя вытащил из-за спины свою волшебную золотую стрелу, коснулся ею копья Ареса, и трещина на глазах срослась, словно края раны.

— Ух ты! — поразился Арес. У него даже не хватило ума скрыть свое удивление.

— Так какие новости? — Аполлон с изяществом истинного артиста опустился на камень. — На кого ты точишь оружие?

— Вепрь проклятый! — вновь вскипел Арес. — Появился в Калидоне и поедает всех на своем пути. Зевс приказал мне справиться с ним. А ведь, — копейщик помедлил, с трудом подбирая слова, — Черная Свинья — животное Великой Матери, и я не могу поднять на него руку. Кабан — знак моего братства. — он не без гордости распахнул тунику и показал большую татуировку вепря у себя на груди. Сквозь густые рыжие волосы, росшие у фракийца по всему телу, она была почти не видна. Но это не меняло дела. Раз причастившись мясом кабана, человек-вепрь уже не мог ни есть, ни убивать этого зверя без риска вызвать гнев Триединой.

— Зевс хочет подставить тебя. — спокойно рассудил Аполлон. — Он завидует твоей близости к Богине Матери. Все знают, что тебе она доверяет больше.

— Да, точно! — кипятился Арес, размахивая над головой гостя увесистым копьем. — Я один не предал ее, когда Зевс установил свою власть, и без охоты назвался его сыном.

— Он хочет вколотить между вами клин. — методично продолжал Феб. — Если ты убьешь священное животное, Геро разгневается и никогда больше не станет помогать тебе. А если вепрь убьет тебя, то она сама останется без помощи.

— Ты очень хитер! — с досадой воскликнул Арес. — Да только что проку? Теперь я знаю замыслы Зевса, но ума не приложу, как спасти свою задницу?

— Кажется, я могу тебе помочь. — медленно проговорил лучник, снова доставая золотую стрелу. — Она ведь волшебная. Ты видел сам. Бьет без промаха, и все, чего она коснется, погибает. Я мог бы уступить тебе ее на время.

Глаза Ареса зажглись алчным блеском.

— А когда ты убьешь вепря, Триединая не сможет предъявить тебе претензий, — продолжал Феб. — Стрела-то моя.

— А ты сам? — недоверчиво протянул фракиец.

Аполлон рассмеялся.

— Мои отношения с Великой Матерью безнадежно испорчены на ближайший год. Зверем больше, зверем меньше — бери. — он дружелюбно протянул Аресу волшебную стрелу. — Она сама вернется ко мне, когда кабан будет убит. Это не та вещь, которой могут владеть многие.

Копейщик было протянул руки, но тут же отдернул их.

— А что взамен? — на его простоватом лице появилось хитрое выражение: знаем мы вас, благодетелей!

— Да пустяки, — отмахнулся Аполлон. — Совестно даже говорить. Окажи мне небольшую любезность, — при этом он улыбнулся своей самой застенчивой, самой мягкой, самой обаятельной улыбкой. — Ты ведь знаешь амазонок?

— Ну да. — Арес поскреб всей пятерней в затылке. — Я же им покровительствую.

— Немного странно, — начал осторожную разведку Феб, — ты — воплощение мужской доблести…

Фракиец довольно хмыкнул.