Золотой песок для любимого - Вера Копейко

Она легонько поклонилась дяде, потом протянула руку.

Михаил Александрович приложился к ней губами.

– Вы, Варя, повзрослели невероятно, – наконец проговорил он, нехотя отпуская ее руку.

– Варя, я думаю, и ты тоже заметила, что мой любимый дядюшка, Михаил Александрович, повзрослел. Наконец-то заметил, что ты стала большая, а значит, и я. Сэр Майкл, мы совершенные леди. Верно?

– Негодница, – проворчал он.

Варя кивнула, ее губы слегка дрогнули, а глаза замерли на его лице. Как будто они – пластинка дагерротипа, на которую можно запечатлеть его образ навсегда.

– Рад, рад искренне. Люблю гостей. Ты не предупредила меня, Шурочка, но комната всегда готова. Арина! – позвал он, и на пороге тотчас появилась хрупкая женщина в клетчатом платье с белым воротником.

Арина Власьевна исполняла роль домоправительницы, какую отвел ей у себя Михаил Александрович. Прислуга за все, как называла она себя, когда говорила знакомым о своем месте. Но в ее голосе не было печали или недовольства. Она происходила из дворян, но обедневших еще до эмансипации. Надо отдать должное этому событию – таким, как Арина Власьевна, она принесла облегчение – в ее стане народу прибавилось. Поэтому не так тягостно вспоминать, что отец лишился имения и крестьян гораздо раньше шестьдесят первого года. Так что она и новые бедные в одном положении.

– Дядюшка, не волнуйся. Мы ненадолго. Ты хотел сказать нам добрые слова и дать полезные советы. Напутствие, так сказать. Мы слушаем тебя.

Он засмеялся.

– Я не обещаю быть кратким. Тем более что путь у вас долгий. – Он сложил руки на груди. Клетчатая охотничья куртка натянулась на спине. Он был большой и сильный на фоне субтильных особ. – Главное условие: с вами поедет Арина.

– Дя-дюшка, – проныла Шурочка. – Зачем? Это совершенно не опасно. Мы же путешествовали по Европе. Мы… И вообще, – вдруг сказала Шурочка, – к Игнатовым в Барнаул приезжал сам Брем.

– Вот как? – Михаил Александрович оживился. – Он отличный зоолог, автор известного сочинения «Жизнь животных»? Человек, без которого не было бы замечательных зоопарков в Гамбурге и Берлине? Я там бывал…

Шурочка толкнула локтем Варю и тихо сказала:

– Я говорила тебе, с Брема надо начинать…

– Я все слышу, – предупредил Михаил Александрович. – Кстати, никогда бы не подумал, что столь великовозрастных девиц в Англии учат шептаться в обществе.

Шурочка ухмыльнулась:

– Это достигается опытом, дядюшка. Я нарочно шептала так, чтобы вы услышали мое восхищение… вами.

Он расхохотался.

– А я думал – Бремом. Так что же? Уверен, ваш батюшка, он же мой давний друг, был счастлив?

– Да, – просто ответила Варя.

– Я полагаю, это господин Брем должен быть счастлив, оттого что познакомился с вашим отцом, Варя. – Он помолчал. – Что ж, в таком случае, – медленно проговорил Михаил Александрович, – я позволяю вам покинуть этот дом тогда, когда вы будете готовы. – Он прошелся по кабинету к окну. – О лошадях не беспокойтесь. Они будут самые лучшие. Я уже говорил Шурочке.

– Дядюшка попросит их у нее,– не удержалась Шурочка. Голос при этом прозвучал не без ехидства. – А вы можете попросить у нее лихачей?

Он хмыкнул.

– Она знает сама, что лучше для юных девушек в далеком путешествии.

Шурочка и Варя поднялись в мансарду. Он слышал их смех, потом долетели звуки музыки.

Михаил Александрович чувствовал себя странно. Как будто его мучила жажда. Он попросил принести ему чаю. Выпил два стакана. Но огонь внутри не утолил. Пожар разгорался. Но он видел синее пламя. Разве бывают такие синие глаза, как у Вари? Почему он раньше не заметил их цвет?

Он не мог сидеть, ему было неловко. Он встал, подошел к окну, распахнул створку. Тишина в переулке, только шелест ветра в листве лип. Галактионов открыл рот и протолкнул в легкие большой глоток воздуха.

Его мучит жажда особенного свойства, понимал он. Не воды. Женщины. Да, да, жажда женщины томит его. Наконец-то он понял, какой именно. Юной. Вот такой, как Варя.

Он схватился руками за голову и сжал что было сил. О чем ты, старый глупец! Твои девушки давно бабушки. Елизавета Степановна – вот твоя девушка. Разве не на ней ты собрался жениться?

Он поморщился. Последний обед у нее дался ему с трудом. Галактионов чувствовал, что она ждала от него шага, он знал какого. Но не мог сделать его. Ловил каждую мелочь, которая колола глаза, а потом всаживал ее себе в сердце, чтобы и ему было больно. Вот тебе, вот!

Чужая. Вся чужая. Из чужой жизни. Но жаждущая познать иную жизнь, переменить кожу, как меняет ее ящерица. А он для нее должен стать волшебной палочкой, которая прикоснется к ней и – Елизавета Степановна Кардакова станет носить иную фамилию, старинную барскую – Галактионова. Вот и все.

А Шурочка? Она должна ради этого свою фамилию – Волковысская – поменять на Кардакову?

Ох нет! – все воспротивилось в Михаиле Александровиче.

Но как поступить? Он морщился, он тер переносицу. Ведь все оговорено. Хотя дата не назначена. Елизавета Степановна готова погасить векселя, чтобы вложить деньги в простынное производство, которое он затеял с английскими компаньонами вдобавок к бельевому. Он, по сути, сам капиталист. Но… барин.

А коли барин, то, стало быть, и хозяин. Самому себе – точно. «Если так, – скомандовал он, – немедленно за стол. Читать чужие мысли, чтобы придавить свои».

Он сел за письменный стол, открыл старинный журнал, который купил на Никольской. Он часто заезжал туда по старой памяти. Там на него нисходила странная благодатная тишина.

На Никольской спокон веку торговали книгами. Студентом он не вылезал из книжных лавок, было время – даже переводил с английского и французского по заказу хозяина, а тот платил ему. За одну книжку семь рублей.

Он усмехнулся – какие деньги!

Михаил Александрович листал журнал, пробегая по страницам. Ого. Не иначе как гадание. Ну-ка, ну-ка!

«Кто носит при себе ласточкино сердце, того все любят. А кто его съест в меду, тот никогда ничего не забывает».

Хитро, только ласточку жаль. Темная головка, стройное тельце. На Варю похожа… Да неужели! – посмеялся он над собой. А что, тоже, как ласточка, собралась в дальнюю дорогу…

Та-ак, а вот еще один бесценный совет предков: «Возьми сердце ласки, засуши, положи в рот и поцелуй ту, которую хотел бы влюбить в себя».

Он рассмеялся. А Шурочка похожа на ласку. Такая же пронырливая и быстрая.

Нет, не годятся старые рецепты в новой жизни. А это значит – сам думай, как тебе поступить.

Михаил Александрович испытывал удовольствие от собственной тайны. Да тайна-то какая: он – невидимка. Шутит? Да ничуть. На самом деле, смотрит на прелестных, хорошо одетых дам и видит, что у них под платьем.