Дом, в котором меня любили - Татьяна де Ронэ

— Вы? — насмешливо спросила она.

— Да, я, — подтвердил он, выпрямляясь во весь свой рост.

— Но вы, конечно, согласитесь, месье, что решение мадам Розы остаться в доме — это чистое безумие.

Он, как обычно, пожал плечами:

— Это решать мадам Розе. Только ей.

— Если вы так считаете, то, значит, мы по-разному относимся к мадам Розе.

С угрожающим видом он взял ее за руку.

— Да что вы знаете о чувствах? — огрызнулся он. — Барышня, которая всегда спит в чистой постели, которая никогда не голодала, приличная барышня, уткнувшаяся хорошеньким носиком в цветочные лепестки. Что вы знаете о любви, о страдании и о горе? Что вам известно о жизни и смерти? Скажите-ка мне.

— О, отпустите меня, — простонала она, вырываясь из его хватки.

Она ушла в другой конец кухни и повернулась к нам спиной.

Наступило долгое молчание. Я поочередно смотрела на них, на этих странных людей, занявших такое большое место в моей жизни. Я не знала их прошлого, тайных сторон их жизни, но вместе с тем они казались мне удивительно похожими своим одиночеством, своим поведением, даже одеждой. Высокие, худые, всегда в черном, с бледными лицами, со спутанными темными волосами. Этот сердитый блеск в глазах. Эти незримые душевные раны. Почему хромает Жильбер? Где он родился, в какой семье, какова история его жизни? Почему Александрина всегда одна? Почему она никогда ничего о себе не рассказывает? Я, видно, уже никогда этого не узнаю.

Я протянула руки им обоим. Их ладони были холодными и сухими.

— Прошу вас, не ссорьтесь, — медленно сказала я. — Вы оба так много значите для меня в эти последние минуты.

Они молча покачали головой, отводя взгляд.

Между тем занимался день, бледный и пронзительно-холодный. К моему удивлению, Жильбер протянул мне меховую шапку и манто, которые я носила в ту ночь, когда он водил меня по нашему кварталу.

— Наденьте, мадам Роза. И вы, мадемуазель, сходите за своим манто. Оденьтесь потеплее.

— Куда же мы пойдем? — осведомилась я.

— Недалеко. И всего на часок. Но нужно поторопиться. Положитесь на меня. Вам понравится. И вам тоже, мадемуазель.

Александрина покорно подчинилась. Я думаю, что она была слишком усталой и расстроенной, чтобы протестовать.

Снаружи солнце сияло как редкостная драгоценность, низко подвешенная на белесом небе. Мороз был таким сильным, что при каждом вдохе я чувствовала, как он разрывает мои легкие. Я не могла вынести вида полуразрушенной улицы Хильдеберта, а потому шла не подымая глаз. Сильно хромая, Жильбер быстро повел нас по пустынной улице Бонапарта. Там не было ни прохожих, ни фиакров. Бледный свет и ледяной воздух, казалось, удушили все живое. Куда он нас вел? Мы продолжали путь. Я цеплялась за руку Александрины, которая дрожала всем телом.

Мы пришли на берег, где нас ожидало потрясающее зрелище. Вы помните ту суровую зиму, как раз перед рождением Виолетты, когда мы пришли на берег между мостом Искусств и Новым мостом посмотреть, как проплывают огромные льдины? В этот раз мороз был таким жестоким, что замерзла вся река. Жильбер довел нас до набережной, где стояли две баржи, скованные льдом. Я колебалась, хотела отступить, но Жильбер повторил, чтобы мы доверились ему. И я послушалась.

Река была покрыта серым ледяным панцирем, толстым и неровным. Насколько хватало взгляда, люди шли по Сене в сторону острова Сите. С лаем носилась какая-то собака, она скакала, прыгала и скользила. Жильбер предупредил, чтобы я была очень осторожна. Александрина в восторге бежала впереди, громко вскрикивая, как ребенок. Мы дошли до середины реки. Я угадывала, что подо льдом несутся темные воды. По временам раздавался громкий треск, который меня пугал. Жильбер снова сказал, что нечего бояться. При таком морозе лед не менее метра толщиной, заверил он.

Как в эти минуты мне не хватало вас, Арман. Мы были словно в другом мире. Я посмотрела на Александрину, которая резвилась вместе с черной собачонкой.

По мере того как медленно поднималось все такое же бледное солнце, парижан на реке становилось все больше и больше. Время словно застыло, подобно льду у меня под ногами. Крики и смех. Колючий северный ветер. В небе крики чаек.

И вот, опираясь на надежную руку Жильбера, я поняла, что мой час настал. Конец был близок, и выбор от меня уже не зависел. Я могла еще отступить и покинуть дом. Но я не испытывала страха. Жильбер наблюдал за мной. Я хранила молчание, но чувствовала, что он читает мои мысли.

Я вспоминаю последний обед, который устроил месье Эльдер в своем ресторане на улице Эрфюр. Пришли все соседи. Да, мы все там собрались: месье и мадам Бару, Александрина, месье Замаретти, доктор Нонан, месье Жюбер, мадам Годфин, мадемуазель Вазембер, мадам Паккар, а также месье Гораций, Бугрель и Монтье. Мы сидели за тем Длинным столом, который вы так любили, под сетками с бронзовыми колпачками, вдоль стен, пожелтевших от дыма. Окна с кружевными занавесками открывались на улицу Хильдеберта и часть улицы Эрфюр. Когда-то мы с вами так часто обедали и ужинали в этом ресторане. Вы были неравнодушны к солонине с чечевицей, а я — к говяжьим ребрышкам. Я сидела между мадам Бару и Александриной и не могла постичь, как это уже через несколько недель, через несколько месяцев все исчезнет. Это был торжественный, но печальный обед. Даже шутки месье Горация вдруг иссякли.

Когда мы ели десерт, месье Эльдер заметил Жильбера, который шел прихрамывая по улице. Он знал, что мы с ним дружим. Он открыл дверь и ворчливым тоном пригласил Жильбера войти. Казалось, что присутствие оборванного тряпичника никого не удивило. Жильбер сел, вежливо кивнул головой каждому гостю и даже с некоторой изысканностью принялся за меренги. Его глаза, блестевшие от удовольствия, встретились с моим взглядом. О, несомненно, он был когда-то привлекательным парнем. В конце ужина, когда мы пили кофе, месье Эльдер произнес неумелую речь. Он желал нас поблагодарить за то, что мы были его клиентами. Он уезжал в Коррез, где они с супругой намеревались открыть новый ресторан недалеко от города Брив-ла-Гайарда, где жили родители его жены. Он не хотел оставаться в городе, который подвергся такой коренной перекройке и, как он считал, потерял свою душу. Париж уже совсем иной, высказал он свое сожаление, и пока у него есть еще силы, он предпочитает открыть ресторан в другом месте и начать новую жизнь.

После этого грустного обеда в ресторане «У Полетты» я вышла на улицу вместе с Жильбером. Его присутствие действовало на меня ободряюще. Все соседи уже собирали вещи и переезжали. Перед каждым домом стояли телеги и фиакры. В конце следующей недели должны были приехать грузчики, чтобы забрать мою мебель. Жильбер спросил меня, куда я собираюсь отправиться. До этого момента я неизменно отвечала на этот вопрос: «Я поеду к моей дочери Виолетте, в окрестности Тура». Но, странно, я вдруг почувствовала, что с этим человеком могу быть самой собой. С ним не было нужды лгать.

И вот, мой дорогой, что я ему в тот день заявила: