Музыка войны - Ирина Александровна Лазарева

бы ставить других на место и учить жизни, если каждый человек перестал бы, то мир погряз бы в беспорядке, так я полагал.

А все-таки через неделю после того, как Катя озвучила свое требование не звонить ей больше, я вновь стал преследовать ее. Безвольное существо, в тот миг я был себе жалок и отвратителен, изо всех сил пытался стегать себя этими хлесткими упреками, чтобы оправиться от случившегося и перестать страдать, но сколь мало это помогало! Я просто не мог представить своей дальнейшей жизни без Кати и, всякий раз как обещал себе не посещать сайт консерватории и не смотреть афишу, нарушал данное себе слово. И вот начинался концерт, а я был уже в зале. Катина музыка, как и прежде, манила и очаровывала, околдовывала, завораживала настолько, что я глядел на свою возлюбленную издали, будучи не в силах оторвать взор, будучи в совершенном плену ее легких мелодий и восхитительных звуков.

Глава шестая

Лето четырнадцатого года обернулось для ополченцев почти полным окружением со стороны сил АТО, в ходе успешного наступления сокративших земли сепаратистов в четыре раза. И все же, несмотря на крайне затруднительное положение, нехватку живой силы и техники, боеприпасов к началу августа, это был не конец. Вскоре Донбасс получил значительные подкрепления, и уже в сентябре расклад полностью переменился: в котле теперь оказалась украинская армия. Следом за этим знаменательным для Донецка и Луганска событием между сторонами было заключено соглашение о перемирии.

Как это ни покажется читателю странным, именно тогда-то Карина и Парфен огласили свое давно вымученное, рожденное в долгих семейных спорах решение Лопатиным: они с детьми навсегда уезжали в Испанию. Известие это обрушилось на родителей как гром среди ясного неба, и Вера Александровна с ужасом поправляла на глазах очки в старомодной оправе, едва сдерживая быстро проступающие на глаза слезы. Семен Владимирович оторвался от телевизора и газет и, сидя в кресле, только глядел то на сына, то на невестку, пытаясь, вероятно понять, насколько сильна была их решимость уехать, и не случится ли так, что после недолгого обсуждения сын передумает.

В то же время Парфен не мог не поймать себя на неуместной мысли о том, что и отец, и мать имели выражение лиц растерянное и даже глупое, и от этого ему стало неприятно. Казалось, он должен был извиняться и оправдываться перед ними тогда, когда ничего дурного не сделал и не намеревался совершить, а они со своими закостенелыми взглядами заранее были настроены против и были неспособны понять его.

Сентябрьское солнце клонилось к земле, проникая в окна наискось, мягкими и теплыми лучами стелясь по полу. Оно рисовало благодушные тени на лицах, и оттого было так непохоже, что кто-то мог по доброй воле покинуть их уютную квартиру, новый дом, красивый город, город воинской и трудовой славы.

– Ничего не понимаю. – Наконец пробормотала Вера Александровна. – Какая Испания? Вы шутите? Зачем вам туда?

Парфен аж заскрипел зубами от негодования.

– Мама, как же «зачем»? Здесь оставаться – опасно! Если хотите, поедемте все вместе. Мы же не то, чтобы бросаем вас. Мы просто ищем безопасное место на этом свете. Чтобы растить детей…

– Но.. Испания! Испания! Другой конец Европы!

– Я все понимаю, все. – Сказал Семен Владимирович. – Хочется уберечь детей, и это правильно. Но отчего же не Россия? Ведь там Зоя Васильевна, она давно зовет вас… Отчего эта совершенно чужая страна…

– Россия! – Воскликнула Карина. – Страна «ватников»! Там еще большая разруха, чем у нас… Она уже начала перечислять свои излюбленные мифы про бытовую технику, вернее, ее полное отсутствие, но Вера Александровна перебила ее:

– Ну кто, кто тебе сказал этот бред? Да ведь это ложь! Ведь твоя родная мать работает в Москве…

– Так она на олигархов работает!

– На обычных банковских служащих!

– Ага, и ей платят шестьдесят тысяч рублей в месяц обычные служащие!

– В Москве такие высокие зарплаты…

– Как вы не понимаете? – Вмешался Парфен, почувствовав, что нить разговора упорно вьется по кругу. – Дело совсем не в этом!

– Испания – фашистская страна. – Промолвил Семен Владимирович, не слушая его. – Они воюют вместе с Америкой и Англией на стороне нацистской Украины. Они поддерживают их бомбардировки Донбасса. С их подачи погибли и были изувечены мирные жители, с их подачи взорвали школу, убили столько детей, убили детей на пляже, Горловскую Мадонну с малышкой… Что толку перечислять? Вы и так все знаете.

Лица Парфена и Карины стали темными, они обменялись тяжелыми взглядами, когда Семен Владимирович заговорил на болезненную для всех тему, ведь и Карина еще совсем недавно рыдала над репортажами об убитых детях и двадцатилетней маме с оторванными ногами, которая гладила, умирая, уже убитого грудного ребенка, не догадываясь о том, как близок и необратим был конец.

– И все-таки вы не понимаете. – Наконец сказал Парфен. – Мы знаем, что Англия… Испания… Америка… Все против Донбасса. Мы знаем, что в Киеве бандеровцы, видели… – тут неожиданно ком подступил к горлу, в памяти вспыхнул образ Тани в тот день, когда он в последний раз видел ее мимолетом. – Мы все это знаем. Но здесь война, и мы не хотим войны. А в Россию не хотим, потому что не сомневаемся в том, что в Европе уровень жизни лучше.

– И что самое важное, вас там все ждут! – С ехидством в голосе произнесла Вера Александровна.

– И в России не ждут. – Отрезала Карина.

– В России вы знаете язык, ваше образование котируется, в России кое у кого родная мать!

– В Россию мы не поедем ни за какие коврижки. Это ведь российские силовики помогли организовать здесь переворот. Если бы не поддержка…

– А в Киеве американцы помогли осуществить переворот, и что?

– Не важно это все! В общем: думайте, что хотите, мы все равно поедем.

Семен Владимирович посмотрел на Веру Александровну, а она на него. Чувство замешательства сменилось чувством глубокой обиды и непреодолимой горечи. Они пытались понять друг друга, понять самих себя, но выходило не сразу, вернее сказать, почти не выходило. Что же так оскорбило их в решении сына и невестки? Казалось, не само расставание задело их, а что-то другое, что упорно ускользало от сознания в столь волнительный и тревожный час.

Поздно вечером Семен Владимирович вернулся с работы, и Вера Александровна поднялась с кровати, чтобы проследить, что он разогреет еду, прежде чем поесть. Однако он отказался от пищи, и вместе с женой лишь пил чай. Настроение у обоих было подавленное. Именно такими их