Горячее дыхание войны - Виталий Кулак

«Вальтер» всегда был осторожным человеком и поэтому промолчал. Это спасло Боровика, который даже не подозревал, что его прошлое стало кому-то известно. И хотя «Вальтер» тогда промолчал, он всё прекрасно помнил и не собирался забывать. Тем более что одно из писем он зачем-то взял с собой. Зачем – тогда он не знал. Это произошло как-то машинально, инстинктивно. Просто сунул письмо во внутренний карман пиджака. Всё равно Боровик вряд ли вспомнит точно, сколько у него писем. А их было немало. Да и письмецо ведь могло просто затеряться.

Теперь «Вальтер» собирался воспользоваться случайно попавшей к нему информацией.

– Нет, не помешали. Рад вас видеть, – слова хозяина кабинета не соответствовали его выражению лица, которое свидетельствовало, что всё с точностью наоборот.

– Мне нужно с вами поговорить, – «Вальтер» стал говорить короткими, как приказ, фразами. – Это важно. Только не здесь. Жду вас через пятнадцать минут у сквера возле булочной. Тут рядом.

Знаете?

– Знаю, – кивнул Боровик, – но зачем…

– Жду вас там через двадцать минут.

«Вальтер» встал и вышел из кабинета. Перед тем как закрыть дверь, уже находясь в коридоре, он вежливо сказал Боровику:

– Спасибо, Евгений Фёдорович, за разъяснение. До свиданья.

– Комиссара к командиру! – пронеслось по поляне. – Комиссара к командиру! – И может быть ещё долго передавался этот приказ, но тут откуда-то слева прозвучало скорбно:

– Убит он. Нет его больше.

Бронский бросился туда, откуда донеслись эти слова. Он увидел несколько человек, собравшихся у тела комиссара Потапова, неподвижно лежавшего на траве.

– В самом конце ему пуля попала в сердце. А через две минуты бой закончился…

Как-то сразу поник, сгорбился Бронский, да и остальные бойцы, собравшиеся возле убитого комиссара, тоже выглядели подавленными. Даже радость победы над врагом не могла превысить горечь утраты, ведь многие Потапова хорошо знали по совместной работе на заводе в Брянске.

К ним подошёл Никаноров. Его плечо уже успели перевязать. Несмотря на рану, он улыбался. Когда он увидел убитого комиссара, улыбка сползла с его лица. Он постоял так некоторое время, а потом отозвал Бронского в сторону:

– Какие потери в батальоне, товарищ старший лейтенант?

– Семь убитых… вместе с комиссаром. Девять раненых, – устало ответил ему Бронский.

– Раненым оказать первую помощь и сразу же отправить в Васильевку. Нужно собрать трофеи и всё, что покажется интересным. А я пока побеседую с пленным.

Пленный диверсант в форме сержанта войск НКВД лежал в центре небольшой полянки на животе со связанными за спиной руками. Гимнастёрка у него порвалась, кое-где виднелись тёмные пятна крови. Раны его были перевязаны. В нескольких шагах от него с автоматами наготове стояли два пограничника. На эту же полянку принесли тела трёх убитых немцев. Сержант Потапенко и лейтенант Орлов обыскивали их: на траве лежали документы и вещи, принадлежавшие убитым.

– Поднимите его, – приказал Никаноров.

Пограничники быстро взяли за руки и плечи пленного, поставили его на землю. Он не сопротивлялся. Это был высокий, крепкого сложения, мужчина лет тридцати. Рот его искривила презрительная ухмылка. Один глаз его заплыл, а из левого уголка губы текла тоненькая струйка крови. Кто-то из пограничников, видимо, не смог удержаться, чтобы не «поздороваться» с фашистом.

– Как тебя зовут? Фамилия? – Никаноров поближе подошёл к пленному.

Тот ничего не ответил, но продолжал ухмыляться. У пограничников, похоже, чесались руки от наглого поведения немецкого диверсанта.

– Почему молчишь? Не хочешь отвечать? – старший лейтенант буквально пронзил яростным взглядом пленного. – А ты знаешь, что с тобой произойдёт, если будешь молчать? Ты же шпион! Диверсант! Я со спокойной совестью шлёпну тебя прямо здесь, вот возле этого дерева, и все разговоры. Пули для тебя не жалко!

– Ваше право, – презрительно хмыкнул пленный.

Тут теперь усмехнулся и Никаноров, причём улыбка у него получилась очень нехорошей, опасной.

– О, так ты всё-таки говорить умеешь, и даже по-русски. Что же ты, гад, Родину предал, служить к фашистам пошёл, а?

– А они обещали всех большевиков перебить. Вот и пошёл я в их войско.

Такой наглости Никаноров не ожидал и поэтому даже не сразу нашёлся что сказать. Раньше ему чаще всего приходилось иметь дело с внутренними врагами Родины, а такого матерого немецкого диверсанта он встретил впервые.

Пленный всё никак не мог угомониться.

– Предлагаю вам сдаться, товарищ командир, – с наглой ухмылкой проговорил он. – Немецкие войска скоро будут здесь и тогда вам не спастись. Единственный выход для вас – сдаться. Немцы – гуманная нация, они вас пощадят.

Скоро они войдут в Ленинград и Москву. Для вас война проиграна. Пора это вам понять.

Глаза Никанорова сузились:

– А вот это ты врёшь, фашистская сволочь. Никогда вам не взять Ленинград и Москву. А мы ещё будем в Берлине, может быть, уже в следующем году. Погоним вас поганой метлой с нашей Родины. Но ты это уже не увидишь. Знаешь почему? Потому что тебя сейчас расстреляют.

Никаноров повернулся к пограничникам.

– Потапенко! Бери людей, отведи этого фашиста подальше и расстреляй. Немедленно!

Пограничники подхватили пленного и повели его в сторону. Он не сопротивлялся. Казалось, он до сих пор не осознал, что с ним очень скоро произойдёт. Орлову это решение старшего лейтенанта не понравилось. Пленного нужно отвезти в штаб 50-й армии или в штаб фронта и там его допросить. Не заговорит сегодня, так заговорит через день, два или через неделю. Конечно, попадались среди врагов идейные, которые до самого своего конца молчали, но таких было очень мало. Большинство же шпионов, лазутчиков, диверсантов, предателей и других врагов Родины в конце концов начинали каяться, желая во что бы то ни стало сохранить себе жизнь.

Вот и этот пленный заговорил бы, считал Алексей, и от него можно получить очень интересную и важную информацию. А расстрелять врага никогда не поздно. Лейтенант хотел было обратиться к Никанорову, сказать ему, что он зря горячится, но тут фашистский агент, видимо, наконец-то осознав, что чекисты не шутят, закричал:

– Стойте! Не расстреливайте! Командир! Давай поговорим!

Унтер-офицер Кульчицкий хотел жить. Он не был идейным фашистом, он просто ненавидел советскую власть и большевиков. Идеология фашизма не была ему близка. В общем, надеясь избежать расстрела, Кульчицкий решил рассказать чекистам всё, что их интересует.

Никаноров жестом приказал подвести к нему диверсанта. На лице чекиста появилась довольная улыбка. Он торжествующе посмотрел на Алексея, как бы говоря: «Вот видишь, сейчас этот гад всё нам расскажет. Не сомневайся!»