Колхоз: назад в СССР - Павел Барчук

братец понервничает. Открыл крышку полностью, залез внутрь, но когда опустил верхнюю часть, понял, что лежу, как в гробу. Не дай бог. Тьфу-тьфу-тьфу.

Так и задохнуться можно. Снова вылез, огляделся. Взял одну из сандалий, забрался внутрь, обувь пяткой сунул под крышку. Таким образом получилась небольшая, но вполне подходящая для нормального существования щель. И воздух проникает, и не так жутко. Во весь рост конечно не выпрямиться, ноги пришлось немного подожать. Но зато никто не трогал, да и на тряпках было нормально лежать. Даже удобно. Я закрыл глаза и благополучно вырубился.

Проснулся от того, что где-то неподалеку звучали приглушенные голоса. То ли бормотание, то ли причитание, не поймёшь. Открыл глаза — темно. Сначала вообще не мог сообразить, где я есть. Тесно, узко, ноги в коленях ломит. Чуть инсульт не стеганул с перепугу. Потом вспомнил, что заснул в сундуке. Аж полегчало. Это же — Зеленухи. Тут все, что угодно может быть.

Приподнял крышку — один хрен светлее не стало, хотя, входная дверь открыта. Вижу, во дворе лампочка горит. Твою ж мать… Вот это я поспал два часа. Походу, на улице — глубокий вечер.

Прислушался к голосам. Они раздавались из кухни, которая в доме. Причем, кто-то отчётливо плакал, кто-то подвывал, кто-то монотонно читал молитву. И голосов, главное, много. Думаю, случилось что-то. Не с проста же столько людей собралось.

Осторожно, потихоньку, открыл крышку и выбрался наружу. Дверь в жилую часть дома была закрыта, поэтому, чтоб разобрать происходящее там, пришлось напрячься. На цыпочках подкрался, приложил ухо. Стою, слушаю.

— Ох… как родным говорить? А? Что ж все так вышло? О-о-о-о-о…

Не понял… Вроде Ольга Ивановна. На ее интонации похоже.

— Не доглядели… Ой, ты прости нас, прости-и-и-и-и… — Такое у нее это "и" вышло протяжное. А на последнем звуке ещё один голос подключился. Будто, на Машку похоже. Да не как-нибудь, а прям плачет сестра.

— Ой, погубили мы тебя, Ясна сокол-а-а-а-а…– Это уже, походу, Зинаида Стефановна. Ее точно не перепутаю. Со времён козлиной истории голос запомнился. И она тут, в доме. Серьезное дело, значит.

Ну, точно случилась какая-то беда. А здесь я сейчас явлюсь в трусах на пороге. Нет. Надо пойти действительно в воду окунуться, состояние все равно отвратительное. Потом одеться, наконец. У людей горе, я в неглиже рассекаю. И что за горе, интересно? Может, с Андрюхой что-то или с дядькой?

— Ну, ты как упустил? А? — Будто в ответ на мой немой вопрос пробасил за дверью Виктор.

— Да что я-то? Кто знал? Нашли виноватого!

Тут же после фразы Переростка, а была она сказана именно им, раздался смачный звук подзатыльника.

— Батя!

— Что, батя?! Что, батя?! Как быть теперь? Заставь дурака богу молиться, так он весь лоб расшибет!

Похоже, братец накосорезил. Интересно, конечно, чем Андрюха отличился.

Слушай, хоть обслушайся, а появиться родственникам все равно надо. Отошёл тихо от двери, спустился по ступеням вниз. На улице хорошо, ветерок легенький. Глянул на часы. Е-мое… Время почти десять вечера. Неплохо отдохнул.

Надо шустрее водные процедуры принимать, да к дядьке идти. И тут меня осенило. Черт. Вещи остались на берегу. Представляю, что они решили. Скажут, сбежал пацан. Или отправился в загул. Прямо в трусах. Так торопился, аж штаны не взял. Андрюхе точно попало. Где меня искать, они же не знают. Сначала, брат, наверное, весь пруд обегал в поисках.

А тут ещё беда какая-то. Судя по завываниям и Ольги Ивановны, и Машки, и бабы Зины, как бы кто не умер. Надо быстрее объявляться. Да придумать ещё легенду, где был. Днём мне казалось, точно выкручусь, если что. Но можно соврать про два часа, а про двенадцать, даже и представить не могу, чем отмазаться. Лучше, наверное, сказать, как есть, что спал.

Пока топал к пруду, размышлял о перспективе отхватить за самовольное исключение себя из рабочих рядов. Ну, не будет же меня реально дядька наказывать. Двадцать один год уже. В таком возрасте ремнем не бьют, хотя меня ни в каком не били, в угол не ставят. Даст ещё какое-нибудь задание на завтра, да и все. Нет. Скажу правду. Было плохо, пошел, лег спать.

Приняв решение рассказать Виктору правду, успокоился. Сразу стало будто даже легче.

С разбегу заскочил на мостик и нырнул "щучкой". Вода была просто нереально кайфовая. В меру прохладная. Я "кролем" доплыл до середины пруда, ушел под воду, потом выскочил, отплевываясь. Теперь у меня имелся один конкретный страх, даже фобия, ни в коем случае не глотнуть воды, пусть хоть из пруда. Хрен его знает. Не дай бог опять "накроет". Одно дело, когда ты сознательно гасишься несколько дней, и совсем другое, когда процесс от тебя не зависит. Захода на третий "спиртовой" круг я не переживу. Все болит, в голове шум, живот урчит, ибо жрать хочется, внутренности крутит и вертит. Нет. Надо в себя приходить. Нырнул ещё раза два, а потом поплыл к берегу. Выбрался из пруда, стою, как хрен пойми кто. Полотенца то нет. Трусы мокрые, с волос, по лицу вода стекает. Да и по всему телу тоже. Решил, пока дойду, как раз высохну.

На улице совсем темно стало. Я на огород поднялся и топаю по дорожке. С мыслями собираюсь, планирую, как с дядькой разговор пройдет.

А в саду, чуть ближе калитки, одинокая лампочка висит, прямо как есть, на проводе, и от нее тусклый свет. Смотрю, идёт кто-то. Вздыхает, под нос себе бормочет. Вроде бы на бабку Зину похоже. Судя по всему, к нашему шикарному туалету струячит.

Я же через первую калитку, которая в сад ведёт, перегнулся и зову ее тихо, чтоб раньше времени свое присутствие не выдать, разузнать, что там, да как. Настроение дядькино пробить. Заодно выяснить, какая беда их всех собрала. Короче, нужно понимание, каким образом строить линию поведения.

— Зинаида Стефановна… Баба Зина…

Та сначала голос услышала, замерла, как будто окаменела. Голову поднимает, на меня смотрит, потом отчётливо говорит.

— Мандец…

И — хренак! -на землю осела. Думаю, вот это номер. Бабка собралась концы, что ли, отдать. Калитку открыл, к ней подскочил, рядом сел. По щекам раз-два. Но не сильно. А то ещё хуже сделаю. Ноль эмоций. Я ее трясу за плечо.

— Баба Зина, ты чего?

А Баба Зина ничего. Не "Але" вообще баба Зина. Лицо белое, то ли дышит, то ли нет, хрен разберешь.

— Да твою мать! Проклятые Зеленухи! Батюшку надо. Отвечаю.

Это я сам с собой говорил, потому как стало страшно. Что, если и правда Стефановна умерла? Подхватил ее на руки и бегом к дому. Во двор заскочил,