Груз 200 - Андрей Воронин

Когда на улице снова стало тихо, из развалин стоявшего по левую сторону дороги дома бесшумно выбрался человек в полевой форме с капитанскими погонами. Он немного постоял, глядя вслед удалившейся процессии, досадливо сплюнул в грязь и снова бесшумно, как призрак, скрылся в развалинах.

* * *

Санитарный самолет должен был отправиться в Воронеж только через два дня. Это время полковник Логинов провел на складной койке полевого госпиталя, оборудованного в чудом уцелевшем здании средней школы. Полковнику выделили отдельную палату, некогда бывшую, по всей видимости, кабинетом завуча. Его раны были соответствующим образом обработаны, продезинфицированы, зашиты и перевязаны. Этим занимался лично майор Кондратюк, и, придя в себя после наркоза, Логинов вынужден был признать, что очкастый майор заштопал его на совесть. Кондратюк божился, что вероятность заражения крови почти полностью исключена и что жизнь полковника вне опасности. Он определил состояние Логинова как среднетяжелое, что самому полковнику показалось не таким уж плохим исходом. Его палата располагалась на втором этаже, госпиталь охранялся, как ставка главкома. Раны, хоть и довольно болезненные, доставляли ему мало беспокойства, поскольку по первому требованию в палате появлялась сестричка и вкатывала полковнику полкубика четырехпроцентного раствора, основой которого, как по секрету сообщил ему Кондратюк, являлся морфий. Сесть на иглу полковник не боялся, и единственное, что по-настоящему ему досаждало, – это необходимость оправляться, не вставая с постели. Спасибо еще, что по распоряжению Кондратюка ему выдали новенькую, ни разу не бывшую в употреблении пластиковую “утку”.

Как только полковник пришел в себя, его навестил командир полка, который принес ему свои извинения по поводу имевшего место инцидента и сообщил, что случай с пожаром в хозяйстве Славина ясен как белый день. Старшего прапорщика и обоих контрактников наверняка убил Аслан, после чего он же под покровом темноты напал на полковника Логинова. Зачем ему это понадобилось, командир полка не знал и знать не хотел. “Дикий народ, – сказал он, цитируя известный фильм, – дети гор.” Допросить Аслана не представлялось возможным по той простой причине, что полковник Логинов продырявил его в шести местах. Аслана закопали на сельском кладбище, хотя среди личного состава части было широко распространено мнение, что этого бандита нужно просто выбросить в какой-нибудь овраг или сбросить с вертолета в Аргунское ущелье – дескать, пусть свои отскребают его от камней и хоронят как хотят. Еще командир полка сказал, что представил полковника Логинова к боевой награде за мужество, проявленное в стычке с врагом. Обколотый морфием полковник живо вообразил, как он будет смотреться со звездой Героя России на груди, но, поразмыслив, решил, что его ночной подвиг не тянет даже на самый захудалый орден. Огорчаться он не стал, поскольку медали тоже на дороге не валяются.

В общем, все сложилось очень удачно. Полковника беспокоил только таинственный капитан, который, по словам Аслана, навестил тем вечером Славина. Но постель была мягкой, морфий убаюкивал и навевал сладкие грезы, и полковник решил, что бешеного капитана Аслан просто выдумал, чтобы отвлечь внимание от своих кровожадных намерений.

Командир полка собственноручно принес Логинову его личные вещи, присовокупив к ним солдатскую флягу, под самую пробку наполненную хорошим коньяком. Когда он ушел, полковник, кряхтя и придерживая ладонью перевязанной руки швы на животе, дотянулся до своего чемоданчика и проверил, в порядке ли двойное дно. Двойное дно никто не трогал, аккуратно упакованные в полиэтилен пачки долларов лежали на месте, и полковник, с облегчением откинувшись на подушки, позволил себе пригубить коньяк. Сердце его билось учащенно, в животе и раненой руке творилось черт знает что, перед глазами плыли черно-зеленые круги, но облегчение, которое он испытал, увидев, что деньги никуда не исчезли, стоило затраченных усилий.

Литровой фляги хватило как раз на два дня. В сочетании с морфием коньяк творил чудеса, и полковник чувствовал себя способным плясать вприсядку и командовать частями, штурмующими Аргун. Было несколько моментов, когда только своевременное вмешательство медсестер и лично майора Кондратюка удержало его от того, чтобы действительно вскочить с постели и пуститься в пляс.

Полковник чувствовал себя свободным. Впервые за томительные полгода над ним ничего не висело, и он уже прикидывал, сколько нужно сунуть на лапу начальнику Воронежского госпиталя, чтобы его списали вчистую. Получалось, что не так уж и много, а может быть, вовсе ничего, поскольку человек его возраста, получивший такие ранения, имеет полное право уйти в отставку со всеми полагающимися ему почестями и безо всяких взяток.

«Вот молодец Аслан, – посасывая коньяк через трубочку от капельницы, думал полковник. – Сколько денег мне сэкономил, сколько нервов! А что я потерял? Литр крови да метр кишок. Эка невидаль! Тем более что теперь он уже наверняка никому ничего не расскажет даже под пытками. А тех, которые в горах, еще поймать надо. Да и хрен их когда-нибудь поймают, а если и поймают, так уж наверняка не рядом с печатным станком. Так что я, похоже, счастливо отделался.»

Отправка была назначена на восемь утра. В восемь тридцать стало известно, что транспортный вертолет, на котором раненых из полевого госпиталя должны были доставить на аэродром, не прибудет из-за неполадок в двигателе. Все тот же Кондратюк по секрету сообщил полковнику, что на самом деле вертолет подстрелили из автомата, продырявив двигатель, и тот совершил вынужденную посадку буквально в нескольких километрах от госпиталя. За экипажем, по его словам, уже выслали УАЗик в сопровождении бронетранспортера, так что волноваться не о чем.

– Ни хрена себе, не о чем, – проворчал полковник и залпом допил последний глоток коньяка. – Самолет, насколько я понимаю, ждать не будет. Что же нам теперь, пешком добираться?

Кондратюк ответил, что пешком никто добираться не будет. “Всех раненых, – сказал он, – доставят к самолету на санитарных машинах. Тут ехать-то всего ничего. Каких-нибудь тридцать пять километров, и вы на месте…"

Полковник обозвал его идиотом и потребовал для себя отдельный автомобиль. В конце концов, он был старшим офицером и своим геройским поведением заслужил элементарного уважения со стороны окружающих. Да черт с ним, с уважением! В данном случае речь шла об элементарном комфорте. Полковник лучше, чем кто бы то ни было, знал, что в распоряжении госпиталя имелось всего три машины: микроавтобус УАЗ, являвшийся собственно санитарным автомобилем, приспособленный для перевозки раненых автобус ПАЗ и тентованный бортовой “Урал” – единственная машина, в которую могли поместиться все нуждавшиеся в отправке раненые. Трястись тридцать пять километров по бездорожью, лежа на жестком дощатом полу, – слуга покорный!

Насмерть перепуганный всплеском подогретого коньяком полковничьего негодования Кондратюк горячо заверил его, что ни о каком лежании на полу не может быть и речи, и пообещал предоставить УАЗик в его полное и единоличное распоряжение. Поклокотав еще немного полковник успокоился и стал готовиться к переезду.

Сборы были недолгими. Улучив момент, он еще раз проверил содержимое двойного дна своего “командировочного” чемоданчика, с которым полгода назад уехал из Москвы на войну, выгреб из тумбочки зубную пасту, щетку и безопасную бритву, которой за время своего пребывания в госпитале так и не удосужился воспользоваться, в последний раз помочился в “утку”, фривольно шлепнул по тугому заду пришедшую за “уткой” медичку, потребовал укол морфия “для профилактики”, с неосознанным удовольствием подставил вену и наконец позволил вынести себя из палаты.