Ужин в центре земли - Натан Энгландер

Зандер чешет волосатую грудь, и Джошуа видно, какое мощное у него телосложение. Под одеждой вся эта мускулатура не заметна.

– Грудной ребенок, – говорит Джошуа. – Двухмесячная девочка.

– Что ты хочешь от меня услышать? Тут либо – либо. Либо двадцать наших детей намеренно, либо десять их детей случайно. Никто не принуждал человека, которого мы ликвидировали, посылать к нам убийц одного за другим. Никто не заставлял его делать бомбы.

– Мы взяли и бросили в трущобы бомбу весом в тонну. Использовали военную авиацию, черт бы ее драл, внутри наших собственных границ. Даже не против враждебного государства.

– Нет-нет-нет. Вот тут ты ошибаешься. Палестина – не государство, когда речь идет о государственности. Но с военной точки зрения это государство, понятно? Палестинцы живут в стране, которая только и знает, что воевать.

– Неужели ты не понимаешь, как безумно это звучит?

– А тебе известно, сколько израильтян было убито за прошлую неделю? А сколько за месяц? Вот мне – известно. Я помню цифры наизусть. Когда ты мучишься из-за несчастных, которые погибли сегодня, подумай про пятерых израильтян, убитых на той неделе в Тель-Авиве, и про девятерых, убитых за день до них в Иммануэле, и про семерых, убитых меньше месяца назад на Френч-хилле, и про девятнадцать человек, которых взорвали меньше чем за день до того в Гило, и про семнадцать человек, взорванных в автобусе в Мегиддо еще неделей раньше. И это только за июнь. Все эти атаки были организованы одним человеком. А финансировал все эти атаки и, вероятно, планировал – его брат, твой приятель.

– Да, он мой приятель. Был. Мы должны его использовать. Если Фарид способен планировать такие вещи, он может им и препятствовать.

– С Фаридом у тебя кончено. И, вероятно, с «Моссад». Посмотрим, во что нам встанет то, как ты раскрылся во время этого ночного разговора.

– Но он знал. Вычислил. Сказал, что это я и мои телефоны.

– Он может говорить что угодно, но ты не должен был подтверждать. Результаты этой ошибки я не в состоянии тебе обрисовать, они выходят далеко за пределы задачи, которую нам поставили.

– Так это я главная проблема? Я, выходит, напортачил, когда он позвонил? А как быть с тем, чему мы с тобой поспособствовали? Как быть с этой убитой семьей? – Джошуа роняет лицо в ладони и испускает стон, как будто он осознал смысл сказанного им только после того, как сказал. Переводит взгляд на Зандера – тот невозмутим. – Я думал, что продаю компьютеры, – говорит Джошуа. – Я думал, что открываю канал, по которому мы их сможем подслушивать. Это была бы мечта – такой доступ.

– Ты? Нет, ты ничего не продаешь и ничего не открываешь. Ты всего-навсего идиот, который запорол простейший разговор. Это Джошуа был. Джошуа продавал компьютеры. Он этим занимался.

– Что? – переспрашивает Джошуа.

– С Джошуа можешь распрощаться.

Джошуа не смеет сказать, что не понимает. Но паллиативная фраза «Я стараюсь сообразить», которую он использует, похоже, злит Зандера ровно так же.

Взявшись за подлокотники кресла Джошуа, Зандер с силой поворачивает его к себе от стола, ножки кресла с пронзительным скрежетом едут по плиткам.

Зандер не выпускает из рук подлокотники, даже когда они с Джошуа оказываются лицом к лицу, колено к колену.

– Слушай внимательно. – Зандер для доходчивости придвигает лицо совсем близко. – Джошуа для тебя – горништ[20]. Сделка с Газой – горништ. Берлин как таковой – горништ. И, смотря по тому, что будет в ближайшие часы, может быть, «Моссад» – горништ для нас обоих.

– Даже так? Из-за одной-единственной ошибки?

– Да. Из-за одной ошибки, которая состояла в признании нарушения межгосударственного договора, в признании незаконной деятельности за рубежом, возможно, идущей вразрез с Женевскими конвенциями. Так, а сейчас ты бегом наверх и мигом приносишь мне паспорт на имя Джошуа, и международные водительские права, и визитные карточки. Все, на чем написано его имя, понял? Лучше тебе не опаздывать на поезд. – Прежде чем Джошуа успевает спросить, Зандер объясняет: – Мы взяли тебе билет на семь сорок шесть с Центрального вокзала, пересадки в Ганновере и Карлсруэ. Если успеешь и если тебе повезет, к вечеру будешь в Париже, как будто ничего этого не было. Завтра с утра – на твой старый фронт, продавать весь день иранцам бумагу для принтера и коврики для мыши. Начальство в Тель-Авиве сможет успокоиться.

– Перечеркивать всю операцию из-за одного человека? Мы могли бы продолжать. Они покупали бы все: принтеры, сканеры, ноутбуки, ксероксы. Мы могли бы иметь полный доступ. Знали бы все, чем они обмениваются, – говорит Джошуа. – Я только первую часть сделки провел!

– Это теперь не наша задача, – нетерпеливо говорит Зандер. – Джошуа уже, с этого утра, кто-то другой. Тот, кто лучше, умней и намного опасней, чем ты. Я уверен, он с удовольствием объяснил бы все это сам. Увы, Джошуа надо было торопиться. У него неотложная деловая встреча в Шанхае. – Зандер смотрит на часы. – Он уже сел на самолет в Тегеле и рассказывает соседу о том, чем он, Джошуа, занимается.

– А ты?

– Который я? – спрашивает Зандер.

– Любой ты.

– Еще примерно час я агрессивный Зандер с начальственными замашками, говорящий на иврите. Мне жаль, что тебя не будет здесь и ты не увидишь мою линьку. Не увидишь, в какую птицу я превращусь.

– А Фарид?

– Не беспокойся. Фарид – уже чья-то еще головная боль. И не обманывайся на его счет. Он такая же сволочь, как его брат. Единственная разница в том, что Фарид воюет с яхты.

Он думает, что начинает теперь понимать сказанное Зандером, которому остается быть Зандером всего час. Он понимает, что Фарид – враг. Он понимает, что Джошуа в эту минуту готовится к взлету, пристегнутый к сиденью.

Усиленно соображая, он понимает еще, что, пока спал, стал участником жестокой, жуткой, губительной акции. И что из-за одной-единственной проговорки опять сделался самим собой.

– Настройся на лучшее, – говорит Зандер. – Генерал настроен позитивно. Он уже сделал заявление для прессы. Ты напортачил, но вместе с тем ты герой. Это была очень важная операция, если иметь в виду, кто ликвидирован. Так что, если твоя эвакуация пройдет гладко, завтра ты начнешь опять просиживать штаны в парижском офисе, названивать потенциальным клиентам и спасать евреев.

– Как я вернусь? После этого? То, что мы сделали… на такое я не подряжался.

– На самом деле, если ты помозгуешь хоть наносекунду, ты поймешь, что подряжался более-менее как раз на такое.

– Я подряжался предотвращать насилие. Мешать развитию технологий, ведущих к войне. Собирать информацию – безвредную информацию, – продавая нашим противникам оборудование, которое ее ловит. Я вступил, чтобы помогать получать разведданные.