Ужин в центре земли - Натан Энгландер

Z внимательно оглядывает вестибюль, высматривая систему и ее нарушения, стараясь увидеть отклонение или неловкость, приметить увесистые ботинки, не соответствующие костюму, засечь обмен приветствиями, подразумевающий действие, или значащий зрительный контакт между якобы незнакомцами, или нервный взгляд, украдкой брошенный на телефон, на часы. У всех ли служащих этого отеля униформа соответствует рабочему месту?

Посреди всего этого, перевозбужденный, готовый драться или драпануть, Z видит, как официантка запрокидывает голову и смеется. Он слышит ее заливистый смех на той стороне вестибюля, а тем временем им приносят напитки.

Чувствуя некоторое облегчение, Z маленькими глотками пьет кофе и закусывает крохотной печенькой в форме сердечка, лежавшей на краю блюдца. Он заставляет себя смаковать кондитерское изделие, хотя вкус у него такой, словно в нем изысканно перемешаны фисташки, сливочное масло, розовая вода и песок. Z убеждает себя – вероятно, самый безобидный обман за последнее время, – что это лакомство.

Официантка радостно идет обратно к столику, и он думает, что судьбе следовало бы поменять их местами. Она великолепно умеет переключаться, и никто, глядя со стороны, не поймет, что она от кого-то бежит. Вот она уже сидит напротив него в нелепом кресле «бержер». Залпом выпивает шампанское и, вставая, оставляет несколько монет.

– Добавят к счету, – говорит она. – Теперь пошли, будем прятаться на широкую ногу.

– Ни хрена себе, – только и может вымолвить Z. Он в жизни не видел ничего подобного. Гостиная в их номере неописуемо шикарна, как и вид на площадь Согласия.

– Прямо медовый месяц какой-то, – говорит он.

– Только вот убить хотят, а так вообще медовый.

– Это правда, – говорит Z. Он открывает дверь в спальню, и второй раз у него вырывается: – Ни хрена себе.

Потому что там не спальня, а ведущая в нее лестница.

– Пошли наверх, – зовет он ее. – Что-то невероятное.

Официантка идет с ним, не выказывая никакого удивления.

– Да, – говорит она. – Тут очень мило.

– Мы не сможем это оплатить, – говорит он. – Я не смогу. И ты не сможешь.

– Я смогу, – возражает она. – Вернее, мой папа сможет и уже оплатил. Своей картой. И прошу тебя, – она поднимает руку, видя, как напрягся Z, – не начинай эту паранойю насчет того, что он связан со мной, а я с тобой. Я сказала им, чтобы не проводили никаких платежей, пока мы здесь. – Официантка идет к окну и отводит занавески. – Мы – моя семья – всегда тут останавливаемся.

– Всегда?

– С самого моего детства.

– А я думал, ты делишь с соседками крохотную квартирку. Забыла? Без ванны!

– Так оно и есть.

– Из спортивного интереса?

– Для укрепления характера.

– Так ты из богатеев?

– Мы не любим, когда нас так называют. Это невежливо.

– Но ты из них?

– А по-твоему, я пустилась бы с тобой в бега, если бы не была? Это не для бедной девушки эскапада. Это для такой, которая не боится, что создаст своим побегом очень уж большие проблемы. Кстати, ты когда-нибудь слышал, как рядовые итальянцы говорят по-английски? Прислушайся к моей речи. В Риме такой беглый английский недешево стоит. Ты же в разведке работаешь, а не замечаешь очевидных вещей.

Z соглашается и вслух, и про себя. И опять ему приходит в голову, что им бы поменяться ролями. Официантка куда лучше справляется со всем этим, чем он.

2002. Берлин

Джошуа шлепает ладонью по ночному столику в поисках часов, затем щупает стену поверх изголовья, чтобы зажечь бра над кроватью.

– Который час? – говорит он в телефон, второй раз уже спрашивает, и ответа опять нет.

Он знает, что это Фарид, это он позвонил глубокой ночью, а теперь молчит, слишком долго молчит и тяжело дышит в трубку.

В этом дыхании Джошуа слышится тихий сдавленный плач, он и вообразить не мог, что Фарид может издавать такие звуки.

– Который час? – спрашивает он снова, стряхивая остатки сна, хотя уже видит на экранчике часов: 3:55.

– Ты – новый, – говорит Фарид.

– Не понимаю, – отвечает на это Джошуа. – Кто я новый? Что происходит?

– Ты. Ты новый. Это не осведомитель на месте. Это не беспилотник в небе. Это всего-навсего ты.

– Какой еще беспилотник? Я ничего не понимаю, Фарид.

– Подарок небес для тебя все сегодняшние ночные дела, не так ли? К удару приплюсовался бонус. Мы все стали соображать между собой, как так вышло. Переговаривались не думая. Теперь вам будет что просеивать, анализировать, чтобы лучше понимать связи, кто с кем, какая картинка с какой, теперь вы по-новому прикнопите фотки на ваших досках.

– На каких досках, Фарид? Я не понимаю тебя.

– Мы все проявили безалаберность, я знаю. Но такую крупную утечку нельзя оставлять, дыру надо заделывать сразу. Есть кто-то внутри, другого никто и предположить не мог. Потому что в Газе все абсолютно надежно. И тут меня осенило – тут, в Берлине, на другом конце света. Это я. Я слабое звено. Слишком все тютелька в тютельку, слишком кстати ты вдруг появился.

– Что случилось? – говорит Джошуа. – Да объясни же мне, наконец.

– Даже теперь продолжаешь.

– Послушай, сейчас четыре утра. Я ничего не продолжаю. Я спал.

– Кровавая бойня, Джошуа.

– Не понимаю. – Голос Джошуа сделался высоким, его уже прошиб пот под одеялом.

– В Газе вытаскивают трупы из-под обломков, а дома еще горят. Ты поразил свою цель. Ты убил моего брата. Твоя удача, Джошуа. Ты сделал его мучеником, мы к этому всегда готовы. Но дети, Джошуа. В соседнем доме. Там погибла целая семья. Что ты сделал?

– Что ты говоришь, друг? Мы в Берлине. Я в Берлине.

– Израильтяне бросили бомбу на дом, где был мой брат. Но разрушили не только его, но и соседний.

– Пожалуйста, – говорит Джошуа под стук колотящегося сердца. – Просто дыши. Вдохни и выдохни. Медленно.

На самом-то деле он к себе обращается, себе пытается приказать. Паника – ему так трудно с ней справляться, вот она уже закипает, пузырится.

– Никого, – говорит Фарид. – Никого нового в нашем кругу. Ничего нового на месте. Ничего не изменилось ни в Газе, ни в Дамаске, ни в Бейруте. Никому ничего не приходит в голову, пока…

– Пока что, Фарид?

– Пока мне не пришел в голову ты. Твои телефоны! Ты вдруг возникаешь со своим бизнесом. Возникаешь со свободными деньгами, как раз когда они нам нужны. С компьютерами, когда они нам нужны. И я их беру. Я беру твои чертовы восстановленные телефоны. Я переправляю их своим людям в Газу. И теперь мой брат и все, кто был рядом, погибли.