Профи из «Вымпела» - Сергей Москвин

Прекрасно зная о плотном рабочем графике начальника управления и не желая отнимать у генерала лишнее время, Бондарев поспешил закончить разговор:

– Когда переговоришь с врачами, пожалуйста, сразу сообщи мне результат.

– Обязательно, – пообещал Углов и отключился.

Освободиться ему удалось только через полтора часа, когда до заседания коллегии оставался час с небольшим. До звонка Бондарева Углов рассчитывал в это «окно» пообедать, но, поняв, что времени остается в обрез, отказался от обеда и велел своему водителю сразу ехать в военный госпиталь.

Выяснив в регистратуре, кто возглавляет военно-врачебную комиссию, Углов довольно быстро разыскал его кабинет. Председателем комиссии оказался сухощавый и совершенно седой подполковник медицинской службы с пронзительными внимательными глазами на изборожденном морщинами лице. На его столе Углов заметил любительскую фотографию в металлической рамке: большая армейская палатка с красным крестом на фоне скалистых гор, а возле нее группа молодых военврачей в выгоревшей на солнце форме и белых халатах. И хотя фотография не имела никакой подписи, Углов каким-то шестым чувством узнал место, где был сделан снимок.

– Афганистан? – скорее утвердительно, чем вопросительно, произнес он, указав взглядом на фотографию. – Кто же здесь вы?

Подполковник грустно улыбнулся и указал на молодого коротко стриженного лейтенанта. С тех пор его прическа практически не изменилась, только прежде темные волосы стали совершенно белыми.

– Санпункт нашей... бригады, – пояснил он, назвав номер части, где прежде служил.

Услышав ответ, Углов бросил на военврача быстрый взгляд:

– Значит, это вы спасли моих парней, раненных при штурме Тора-Боры. – Подойдя к подполковнику, командир «Вымпела» крепко пожал ему руку. – Спасибо вам. Мне потом в госпитале сказали, если бы на санпункте их не прооперировали, ребята бы погибли.

Военврач смутился:

– Я тут ни при чем. Я в Афганистан попал спустя год после взятия этой душманской крепости. Когда бригаду уже под Кандагар перебросили.

– И за тех парней, которых лично вы спасали, тоже спасибо, – добавил Углов.

Военврач смутился еще больше и, кое-как высвободив свою руку из ладони Углова, спросил:

– А вы ко мне по какому делу?

– Мой сотрудник, капитан Воронин, сегодня проходил у вас военно-врачебную комиссию, – объяснил цель своего визита Углов.

Председатель ВВК сочувственно кивнул:

– Да-да, я отлично его помню. Он очень хотел служить. Сейчас такое желание не часто встретишь у молодых офицеров. Но мы вынуждены были его комиссовать.

– Как же так? – удивился Углов. – Я неделю назад разговаривал с его лечащим врачом, и он заверил меня, что процесс выздоровления идет вполне успешно.

– Так и есть, – кивнул головой председатель врачебной комиссии. – Но одно дело выздоровление, и совсем другое – годность к службе в спецподразделении. Ведь вашим бойцам приходится выдерживать запредельные нагрузки, а у Воронина серьезно повреждена рука. Удивительно, что после такого ранения он научился ею хоть как-то управлять. – Встретившись с пристальным взглядом Углова, подполковник поспешил добавить: – И не уговаривайте меня! С таким диагнозом, как у Воронина, в армии служить нельзя, а в спецназе тем более! Любой врач на моем месте скажет вам то же самое. Заключение комиссии окончательное и...

– Подождите, доктор, – остановил подполковника Углов. – От Воронина, когда он еще служил в погранвойсках, ушла жена. Не выдержала сурового армейского быта и ушла, а перед этим долго уговаривала его бросить службу. Но он остался, хотя и любил жену и очень не хотел ее терять! Служба – это единственный смысл его жизни. А вы хотите его этого смысла лишить. Да он после этого... умрет.

– А что произойдет, если он во время схватки с каким-нибудь бандитом из-за своего ранения не сможет справиться с оружием?! – воскликнул подполковник. – Кто тогда будет отвечать за его гибель: вы или все-таки я?! Но вы-то как командир должны понимать: не может человек с такой травмой служить в боевом подразделении!

Углов понял, что председатель врачебной комиссии твердо стоит на своем мнении и его не переубедить. Тем не менее он настойчиво продолжал искать выход из критической ситуации, в которой оказался Кирилл Воронин. И последние слова подполковника медслужбы натолкнули его на неожиданную мысль.

– Вы утверждаете, что Воронин не может служить в боевом подразделении, – сделав ударение на слове «боевом», повторил Углов последний аргумент председателя врачебной комиссии и тут же задал встречный вопрос: – Значит, в чисто оперативном подразделении он служить все-таки в состоянии?

– Ну, в принципе... – заколебался подполковник.

Он еще не успел до конца сформулировать свою мысль, но Углову уже стало ясно, что он готов пойти на компромисс. Оставалось только предложить устраивающее военно-врачебную комиссию решение, что Углов незамедлительно и сделал:

– В таком случае, наверное, правильнее указать в заключении «годен к нестроевой службе».

– Что ж, – военврач задумчиво покачал головой, – формально вы правы. Думаю, мне удастся убедить остальных членов комиссии переписать заключение. – Он взглянул в глаза командира «Вымпела» и улыбнулся. – А вы умеете отстаивать своих бойцов. Вашим сотрудникам можно только позавидовать.

Углов улыбнулся в ответ и протянул подполковнику руку:

– Я верил, что мы поймем друг друга.

Они обменялись рукопожатиями, и генерал Углов покинул кабинет председателя военно-врачебной комиссии. Теперь, когда он добился отмены решения о комиссовании Воронина, нужно было подыскать для него подразделение, где он мог бы продолжить службу. На заседание коллегии, куда вскоре должен был явиться командир «Вымпела», собирались руководители большинства подразделений ФСБ. И Углов надеялся, что, переговорив с ними, сумеет найти своему офицеру достойное место.

Село Дай, Шатойский район, Чечня

9 июня, 19.30

Услышав стук в дверь, Гамид повернулся к хозяину дома и коротко приказал:

– Пойди открой.

Хозяин, уже немолодой чеченец, поспешно поднялся с табурета и, шаркая ногами по полу, направился к двери. Он явно боялся своего гостя и его молчаливых спутников. И Гамид поймал себя на мысли, что ему нравится внушать страх этому пожилому вайнаху, который по возрасту годился ему в отцы. Возможно, ему и не удастся заставить всех вайнахов уважать себя, зато они будут его бояться, как боялись в свое время президента Джохара, черного араба Хаттаба и Верховного эмира Басаева. Страх куда более действенный инструмент, чем уважение, потому что уважение, как и политические симпатии, переменчиво и только страх постоянен.