Когда дым застилает глаза. Провокационные истории о своей любимой работе от сотрудника крематория - Кейтлин Даути

К счастью, я лежала на массажном столе вниз лицом, и она не видела, как мои глаза метались из стороны в сторону. Я не была уверена, что мне стоит задавать последующие вопросы.

Долгая пауза сменилась ее дальнейшими рассуждениями.

– Я верю, что однажды Иисус придет и заберет благословенных на небеса, – сказала массажистка. – Однако вот в чем вопрос: я знаю, что наши тела нам понадобятся, но что будет, если меня разорвет акула, пока я купаюсь в океане? Куски моего тела будут плавать на воде и в желудке у акулы, но разве Спаситель не сделает меня снова цельной? Если его могущества хватит, чтобы восстановить мое тело после нападения акулы, то и после кремации он сделает меня единой.

– Я никогда не задумывалась об этом, – ответила я. – Гипотетически, если Господь может восстановить разложившееся тело, частицы которого прошли по пищеварительному тракту личинок, то, наверное, с кремированным телом у него тоже получится это сделать.

Мне показалось, что мой ответ ее удовлетворил, и остаток сеанса мы провели в тишине, размышляя о том, до какой степени человеческое тело способно распадаться. Ее тело словно ожидало, когда его разорвут. Мое же такой исход не оценило бы.

Меня поразила не столько неизбежность разрушения тела, сколько невозможность избежать смерти, уничтожающей все на своем пути. В I в. н. э. Публий Сир[62] писал: «Мы, люди, все равны перед лицом смерти».

В период Позднего Средневековья популярной темой в искусстве был «танец мертвых». На картинах изображались разлагающиеся тела с широченными ухмылками, которые приходили, чтобы забрать с собой ни о чем не подозревающих живых. Ликующие трупы, чьи лица стали неузнаваемы из-за разложения, махали руками и топали ногами, увлекая в свой танец пап римских и попрошаек, королей и кузнецов. Эти картины были призваны напоминать людям о неизбежности смерти. Выхода нет.

Мост Золотые Ворота тянется на север от Сан-Франциско через пролив Золотые Ворота к округу Марин. Это красно-оранжевое произведение архитектурного искусства считается самым фотографируемым мостом в мире. Вы можете проехать по нему в любое время и в любой день года и непременно увидите, как счастливые пары на нем целуются и фотографируются. Этот мост также печально известен как одно из самых популярных среди самоубийц мест, соревнуясь с Нанкинским мостом через реку Янцзы в Китае и лесом Аокигахара в Японии. В таком соревновании не хотело бы победить ни одно туристическое агентство.

Человек, прыгающий с Золотых Ворот, будет лететь к воде со скоростью 120 км/ч. При этом его вероятность погибнуть составляет 98 %. Большинство прыгунов погибают от травм: их ребра ломаются и пронзают уязвимые внутренние органы. Если им удается не умереть при ударе, они тонут или погибают от переохлаждения, если кто-нибудь немедленно их не вытащит. Найденные тела часто разорваны акулами или изъедены крабами. Некоторые тела так и не удается обнаружить. Несмотря на высокую статистику смертности (или, к сожалению, из-за нее), люди приезжают со всего мира, чтобы спрыгнуть с Золотых Ворот. Туристы, которые прогуливаются вдоль моста, наслаждаясь закатами, встречают следующие таблички:

«Первая эмоциональная помощь»

«Надежда есть»

«Позвоните»

«Последствия прыжка с моста фатальны и трагичны»

Примерно каждые две недели с моста бросается новый самоубийца. Однажды, после того как я проработала в «Вествинде» семь месяцев и ни разу не видела прыгунов, нам привезли сразу двоих. Тела прибывших мужчин как нельзя лучше иллюстрировали мысль о том, что в смерти все равны: первое тело принадлежало 21-летнему бездомному, а второе – 45-летнему аэрокосмическому инженеру.

Место, где найдут тело самоубийцы, прыгнувшего с Золотых Ворот, зависит от того, в каком направлении его унесет течение. Если вода уносит труп на юг, то его обнаруживают в округе Сан-Франциско и отправляют в переполненное городское бюро судмедэкспертов. Если же труп течением уносит на север, то он попадает в богатый округ Марин, имеющий отдельный офис коронера. Аэрокосмический инженер мог позволить себе приобрести особняк в округе Марин, но его тело принесло на юг. Бездомный, который, по свидетельству его сестры, никогда не работал, приплыл на север в богатый пригород Марин. Течению под мостом не было дела до их социального статуса и причин, которые заставили их совершить прыжок. Течение пролива наполняет печальные слова феминистки Камиллы Пальи: «Люди не являются любимцами природы. Мы представляем собой лишь один из множества видов живых существ, над которыми природа без разбора применяет свою силу».

Однажды днем мы с Крисом сели в белый фургон и поехали в Беркли за телом Терезы Вон. Она умерла в собственной постели в возрасте 102 лет. Тереза появилась на свет, когда Первая мировая война (Первая мировая война!) была еще впереди.

Вернувшись в «Вествинд» и поместив ее тело в холодильную камеру, я кремировала новорожденного ребенка, который прожил всего три часа и шесть минут. После кремации прах Терезы и младенца выглядел абсолютно одинаково, только количество его было разным.

Целые тела, пожертвованные науке головы, младенцы и ампутированные ноги в конце выглядели одинаково.

«Ибо прах ты и в прах возвратишься». Если вы взрослый человек, то ваши кремированные останки будут такими же, как и мои: 2–3 кг сероватого праха и костей.

В современной похоронной индустрии много внимания уделяется «персонализации». Этот маркетинговый прием, рассчитанный на беби-бумеров, предполагает, что за определенную цену любую смерть можно сделать особенной: гроб с эмблемой «Балтимор Рэйвенс», урны в форме клюшек для гольфа, саваны с изображениями утиной охоты. «Похоронный менеджмент», главный журнал похоронной индустрии, заявил о появлении усыпальниц, расписанных радужными пасторальными пейзажами в стиле Томаса Кинкейда. Все эти детали словно позволяют сказать: «Я не такой, как мой сосед. Я не похож ни на какого другого мертвого парня. Я – это я! Я уникален, и меня запомнят!» В меня же все эти сентиментальные безделушки вселяют ужас; кружащиеся в танце трупы с картин непременно смутились бы при виде такого.

Я понимала посыл персонализации. В действительности, когда я только начала работать в «Вествинде», то наивно полагала, что однажды открою «Красивую смерть», похоронное бюро, где каждая смерть будет персонализирована. Но всем нам вовсе не нужны дополнительные пункты в бесконечном списке возможных покупок. Не сейчас, когда мы упускаем из виду действительно важные ритуалы, связанные с телом, семьей, эмоциями. Ритуалы, которые покупательская способность заменить не в силах.

В течение месяцев моей работы в «Вествинде» на металлической полке постепенно накапливались пакеты с кремированными останками. В них были младенцы, взрослые, части тела из «Содействия науке» и смесь праха всех, кто когда-либо проходил через двери крематория. Однажды днем, когда пакетов накопилось достаточно, мы приготовили маленьких серых воинов к рассеиванию над водой без свидетелей. Пакеты с костями умерших с такими именами, как Юрий Хиракава, Глендора Джонс и Тимоти Рабинович, были поставлены в ящики. Родственники (близкие и дальние) и «Содействие науке» заплатили нашему похоронному бюро за то, чтобы прах этих людей был развеян над заливом Сан-Франциско и подхвачен ветром.