Октябрь 1917-го. Русский проект - Вардан Багдасарян

Характерно признание И. В. Сталина американскому представителю на московском совещании государств антигитлеровской коалиции: «Мы знаем, народ не хочет сражаться за мировую революцию; не будет он сражаться и за советскую власть… Может быть, будет сражаться за Россию». [202]

Позже был выдвинут девиз «добить национальный нигилизм в истории». Обсуждался вопрос об «исторической реабилитации» таких представителей консервативной политики, как А. А. Аракчеев, М. Н. Катков, К. П. Победоносцев и др. В исторических трудах русский народ преподносился создателем наиболее значительных достижений мировой науки и культуры.

Семья и демографическая политика

Православная общественность России выступает сегодня за ужесточение законодательства в отношении абортов. Аборт, в соответствии с христианской традицией, трактуется как убийство. Сторонники женской эмансипации говорят о праве женщин распоряжаться собственным телом. Выдвигается лозунг – «мое тело – мое дело». Вокруг темы абортов ломаются копья, происходит столкновение идеологических позиций. Сторонников их запрета однозначно связывают с консервативной ценностной платформой. Но ведь то, что сегодня пытаются сделать современные российские консерваторы, сделал в свое время И. В. Сталин. В 2016 году исполнилось восемьдесят лет знаменитому сталинскому указу «О запрещении абортов, увеличении материальной помощи роженицам, установлении государственной помощи многосемейным, расширении сети родильных домов, детских яслей и детских садов, усилении наказания за неплатеж алиментов».

Чтобы понять, почему И. В. Сталин пошел на отмену легализации абортов, связываемой с ленинской политикой и преподносимой как проявление эмансипации советской женщины, необходимо восстановить контекст эпохи – мировой и внутригосударственный.

Реальностью двадцатого века стало ведение демографических войн. О целесообразности сокращения численности населения в странах – противниках говорилось сторонниками мальтузианской теории и ранее. Но тогда отсутствовали реальные механизмы такой регуляции. В двадцатом веке они появились. Аборты оказались важным инструментом демографических войн. Самоликвидация в результате абортивной практики части собственного населения в условиях надвигающейся новой мировой войны стало восприниматься как нечто недопустимое.

Показательно отношение к абортам, сформулированное руководством фашистской Германии. Для немцев они считались недопустимыми. Но для народов, рассматриваемых как враги Рейха – желательными. В постановлении Государственной комиссии «Germandom» об управлении в Польше от 25 ноября 1939 года указывалось: «Все меры, имеющие тенденцию к ограничению рождаемости, следует допускать и поддерживать. Аборты на остающейся площади (Польши) должны быть свободны от запрета. Средства к абортам и контрацепции следует предлагать публично без политических ограничений. Гомосексуализм всегда надо объявлять легальным. Учреждениям и лицам, профессионально занимающимся абортами, политика не должна мешать».[203] Мартин Борман, занимавший видный пост начальника партийной канцелярии НСДАП, пояснял содержание германской политики на восточных территориях следующим образом: «Ввиду многочисленности семей местного населения нас устроит, только если девушки и женщины там будут делать как можно больше абортов». В подписанном Борманом специальном приказе заявлялось: «В случае абортов на восточных оккупированных территориях мы можем только приветствовать это; в любом случае мы не будем препятствовать. Фюрер надеется, что мы развернем широкую торговлю противозачаточными средствами. Мы не заинтересованы в росте негерманского населения». Эксперт Министерства оккупированных восточных территорий Эрхард Ветцель предписывал: «Любое средство пропаганды, особенно пресса, радио и кино, а также фельетоны, брошюры и лекции надо использовать для внушения русскому населению идеи, что вредно иметь несколько детей. Мы должны подчеркивать затраты, которые они вызывают, хорошие вещи, которые можно приобрести на деньги, затраченные на детей. Надо также намекать на опасное влияние деторождения на здоровье женщины».[204] Сталин не хуже противников понимал, что аборты объективно подрывают демографические потенциалы страны.

В настоящее время в отношении сталинской демографической политики продуцируются различные мифы, вписывающиеся в теорию советского тоталитаризма. Характерным примером этой мифологизации являются слова известной российской феминистки Марии Арбатовой: «В период, не помню, с какого года, за десятилетие, кажется, при Сталине в момент запрета абортов за это было расстреляно 500 тысяч женщин и врачей-гинекологов. Я не хочу возвращаться в то же самое время». В действительности за аборты не только не расстреливали, но даже не сажали в тюрьму. Фрагмент Указа дает возможность понять, какие меры наказания предусматривались в действительности:

«2. За производство абортов вне больниц или в больнице, но с нарушением указанных условий, установить уголовное наказание врачу, производящему аборт, – от 1 года до 2 лет тюремного заключения, а за производство абортов в антисанитарной обстановке или лицами, не имеющими специального медицинского образования, установить уголовное наказание не ниже 3 лет тюремного заключения.

3. За понуждение женщины к производству аборта установить уголовное наказание – тюремное заключение до 2-х лет.

4. В отношении беременных женщин, производящих аборт в нарушение указанного запрещения, установить как уголовное наказание – общественное порицание, а при повторном нарушении закона о запрещении абортов – штраф до 300 рублей».[205]

Все это – мягкие меры в сравнении с известной практикой вынесения за осуществление абортов смертного приговора, как за убийство. Но в данном случае важен сам факт идеологического поворота от декларируемой эмансипации к прежней патриархальной системе отношений. Не случайно, что именно запрет на аборты вызвал особое раздражение со стороны Л. Д. Троцкого. Эти запреты были оценены им как наиболее яркое проявление сталинской контрреволюции. «Революция, – писал он, – сделала героическую попытку разрушить так называемый «семейный очаг», т. е. то архаическое, затхлое и косное учреждение, в котором женщина трудящихся классов отбывает каторжные работы с детских лет и до смерти… Взять старую семью штурмом не удалось. Даже оптимистическая «Правда» вынуждена подчас делать горькие признания. «Рождение ребенка является для многих женщин серьезной угрозой их положению»… Именно поэтому революционная власть принесла женщине право на аборт, которое в условиях нужды и семейного гнета есть одно из ее важнейших гражданских, политических и культурных прав… Обнаружив свою неспособность обслужить женщин, вынужденных прибегать к вытравлению плода, необходимой медицинской помощью и гигиенической обстановкой, государство резко меняет курс и становится на путь запрещений. Один из членов высшего советского суда обосновывает предстоящее запрещение абортов тем, что в социалистическом обществе, где нет безработицы и пр. и пр., женщина не имеет права отказываться от «радостей материнства». Философия попа, который обладает в придачу властью жандарма. Высокий советский судья возвещает нам, что в стране, где «весело жить», аборты должны караться тюрьмою, – точь-в-точь, как и в капиталистических странах, где жить грустно. Вместо того, чтобы открыто сказать: мы оказались еще слишком нищи и невежественны для создания социалистических отношений между людьми, эту задачу осуществят наши дети и внуки, – вожди заставляют не только склеивать заново черепки разбитой семьи, но и считать ее, под страхом лишения огня и воды, священной ячейкой победоносного социализма. Трудно измерить глазом размах отступления!.. Когда наивный и честный комсомолец отваживается написать в свою газету: «Вы лучше занялись бы разрешением задачи: как выйти женщине из тисков семьи», он получает в ответ пару увесистых тумаков и – умолкает. Брачно-семейное законодательство Октябрьской революции, некогда предмет ее законной гордости, переделывается и калечится путем широких заимствований из законодательной сокровищницы буржуазных стран. Как бы для того, чтоб запечатлеть измену издевательством, те самые доводы, какие приводились раньше в пользу безусловной свободы разводов и абортов – «освобождение женщины», «защита прав личности», «охрана материнства» – повторяются ныне в пользу их ограничения или полного запрета».[206] «Философия попа… в придачу властью жандарма», – так характеризует Троцкий сталинскую модель, воспринимаемую им сущностно как модель старорежимную.