Тоби Лолнесс. Книга 1. На волосок от гибели - Тимоте де Фомбель

— Кто? Кошенили, что ли?

— Нет, Элиза Ли и ее мама.

— Не знаю. Наверное. Чего им сделается.

Тоби вздохнул с облегчением.

— Ты-то зачем к нам пожаловал? — госпожа Ольмек склонилась над мальчиком.

Он не ответил. Ему страстно хотелось выбежать вон и опрометью броситься к Элизе. Однако ноги не держали его, глаза слипались.

Хозяйка подвинула ему стул. Но Тоби не сел, а только облокотился на спинку. Накопившаяся усталость внезапно навалилась на него тяжким грузом. Госпожа Ольмек заговорила вновь:

— Я-то думала, ты на Вершине. О вас, Лолнессах, ходили разные слухи… Говорят, не все у вас вышло гладко.

— Мне нужно передохнуть. Я только заночую у вас, а потом уйду.

— Да… Не очень-то нам это кстати… Ведь у нас, голубчик, на всех только две кровати.

Если бы Тоби не был таким измученным, он бы сообразил, что кровать Лекса свободна, и, скорее всего, хозяйка отказывает ему в гостеприимстве по совершенно другой причине. Но он простодушно ответил:

— Что вы, кровать мне совсем не нужна. Я спрячусь у вас в подполе.

— Но…

— Прошу вас! Умоляю. Я так…

Он чуть не упал и крепче ухватился за спинку стула.

— Я так устал…

Госпожа Ольмек сдвинула тележку для листьев, и под ней обнаружился люк. Ни слова не говоря, хозяйка откинула крышку. Тоби начал спускаться и напоследок попросил ее:

— Поставьте тележку снова поверх люка. И никому не говорите, что я здесь. Пожалуйста!

Мальчик проникновенно посмотрел на нее большими выцветшими глазами и прошептал:

— Спасибо.

Крышка закрылась. Он слышал, как хозяйка подкатила тележку на прежнее место. Ноздри ему щекотал приятный запах муки из листьев. Он вспомнил, как мама пекла хлеб, а потом нарезала его толстыми ломтями и намазывала маслом.

Еще одна хлебная крошка, и он уже сладко спал.

Проснувшись, Тоби понятия не имел, который теперь час. Сквозь сон ему слышались гневные крики где-то там, наверху. Похоже, хозяева крупно ссорились: господин Ольмек, вернувшись, всерьез рассердился на жену. Но мальчик решил, что все это ему приснилось, поскольку сейчас в доме было тихо и спокойно.

Тоби потянулся и зевнул. Нащупал в темноте принесенный из Сельдора узел и принялся уплетать за обе щеки. Только Ассельдоры умели так вкусно готовить и каждый раз, не скупясь, давали ему с собой еду «на дорожку»: хрустящие слоеные пирожные, жареных блошек, пироги с саранчой, которые своим совершенством умилили бы до слез даже пострадавшую саранчу.

Тоби раскаивался, что при нападении паука не дал никакой клятвы.

Обед доставил ему несравненное удовольствие, и теперь он поклялся, что непременно научится стряпать.

Загрохотали колеса тележки. Крышка люка скрипнула, открываясь. Внутрь заглянул господин Ольмек. Он приторно улыбался и говорил очень ласково:

— Как ты там, парнишка? Люсель сказала, что позволила тебе отдохнуть у нас. Я не против, живи сколько хочешь. Ты не проголодался?

— Спасибо, господин Ольмек. Я взял с собой достаточно.

— Ну и славно, — кивнул господин Ольмек. — Отлично!

Он закрыл крышку люка, но вскоре откинул ее вновь.

— Через часок мы с Люсель пойдем за листьями, пока не стемнело. Как только вернемся, накормим тебя горячей похлебкой.

Крышка захлопнулась. Тележка заскрежетала. Тоби остался один в темном подполе.

Минут сорок спустя Ольмеки надели рабочие блузы, подпоясались, взяли серпы. Сдвинули тележку и трижды легонько постучали по крышке люка. Тоби отозвался, но его голос прозвучал как-то глухо.

— Мы скоро вернемся, — сказал господин Ольмек.

Они вышли во двор.

Впереди шла госпожа Ольмек, за ней, толкая перед собой тележку, следовал ее муж. Вокруг мельницы был небольшой садик, а за ним кора вздымалась уступом.

Возле уступа их ждал отряд из пятнадцати человек.

У мельника с женой от страха подкашивались ноги. Госпожа Ольмек обернулась к мужу, тот направился к людям в кожаных плащах и черных шляпах.

— Ну? — грубо спросил один из них.

— Все как договаривались… Я… — пролепетал господин Ольмек.

— Мальчишка в подполе, — подсказала его супруга.

Человек в плаще потер руки со злобной радостью. На Ольмеков он и не взглянул. Госпожа Ольмек выступила вперед.

— А как же награда? Когда нам дадут миллион?

Ответом ей послужил дружный гогот, словно она сморозила невесть какую глупость. Вскоре отряд окружил дом и мельницу.

Чета Ольмеков с тележкой двинулась прочь. У обоих на лбу крупными каплями выступил пот, лица исказились от страха и разочарования.

— Что мы натворили, Люсель?! — ужасался господин Ольмек. — Что мы натворили…

Джо Мич отправил в погоню своих лучших людей — иными словами, худших подонков, отъявленных негодяев. Пятнадцать на редкость усердных, изрядно натасканных мерзавцев оцепили дом: караульного поставили возле каждой двери, каждого окошка, один даже взобрался на застывшие крылья мельницы. Легконоги, как балерины в пачках, вооружены до зубов, как разбойники.

Джо Мич не прогадал. Добыча от них не уйдет. Дверь в одну секунду сожгли огнеметом. Четверо ворвались внутрь с арбалетами наизготовку, мгновенно обнаружили люк и встали вокруг него. Пятый приблизился к крышке. Остальные были снаружи, сторожили входы и выходы.

От удара дубины крышка разлетелась в щепки. Арбалетчики прицелились. Но из темноты не доносилось ни звука. Наверное, мальчишка уснул. Они захватили его врасплох!

Командир спрыгнул вниз первым. Зажег факел, но не увидел ничего, кроме горы муки, что высыпалась из мешков. Тоби нигде не было. Человек в плаще хитро улыбнулся. Он это предвидел. Четверо по его приказу тоже спустились и принялись вилами ворошить муку. Если ткнуть мальчишку в бок, он не выдержит, заорет и выдаст себя. Битый час, сменяя друг друга, все пятнадцать копались в муке, разыскивая Тоби. Теперь они походили на пятнадцать снеговиков, непрерывно кашляли и плевались. Мука забивалась им в нос и в глотку, проникала в легкие, застилала глаза, сыпалась за шиворот, за обшлага, в карманы, в ботинки. Они стирали ее с языка, выковыривали из ушей.

Даже у командира поубавилось прыти. Обсыпанный мукой с ног до головы, он стоял в углу и чихал, рискуя потушить факел. Внезапно, подняв глаза, командир обнаружил, что на стене что-то написано углем. Он поднял факел повыше и прочел считалку, знакомую всем детям на Дереве: