Асцендент Картавина - Николай Дежнев

Я окончательно пришел в себя. В голове прояснилось настолько, что уже мог соображать.

— Налей мне! — протянул стакан Хлебникову и поднялся на ноги. Приложился к коньяку. — Знаешь, что в этой истории меня больше всего удивило? — выдержал паузу. — Ты указал точные время и место рождения, твой гороскоп я узнал!

— Опять ты за свои астрологические примочки, — ухмыльнулся Хлебников, — а чего мне было бояться! — и, обращаясь к Грабовичам, продолжал: — Как видите, в нашем споре я оказался прав, человек не меняется, а всю жизнь ползет по заготовленной судьбой колее…

Но профессор, судя по гримасе, его мнения полностью не разделял.

— Эксперимент не то, чтобы чист, — протянул он, не скрывая сомнения, — при его постановке мы опирались…

Забыв про мое существование, все четверо заспорили. Я слушать их не стал, лабораторным крысам не полагается участвовать в обсуждении поставленных над ними опытов. Пошел, сжимая в кулаке кепку, к двери, как вдруг меня придержала за руку Изольда. Взяв, словно болезного, под локоть, она на правах старой знакомой повела меня через анфиладу комнат к парадному входу. Отперла дверь на крыльцо, спросила тихо:

— Все в порядке?

Пальчики с перламутровым маникюром начали теребить пуговички кофточки. Я смотрел на нее и вдруг понял, что губы мои глупейшим образом расползаются в улыбке. Поднявшись на цыпочки, Изольда обхватила мою шею рукой и поцеловала. Отстранилась, заглянула в глаза.

— Ты славный парень, Стэнли, мне очень жаль, что все так получилось, но иначе я не могла… — провела по моему лицу теплой ладошкой. — Помнишь, я сказала, что готова разделить с тобой ответственность? Заодно уж, научи меня читать по звездам, мне очень хочется!

Я спустился по ступенькам и, провожаемый ее взглядом, вышел на улицу. Мир утопал в потоках призрачного света, в высоком небе сияла полная луна. Я представил себе, как все могло обернуться и содрогнулся. Я был Хлебникову благодарен. Не знаю почему, но вдруг подумалось: если у меня так здорово получилось и кое-что приятное ждет впереди, то может и со страной все как-нибудь обойдется. Господь милостив, пронесет мимо чашу сию. На душе было легко и радостно. Я шел и дышал полной грудью. Какой из меня судья, и уж точно не палач! Мешавший долгие годы жить, камень прошлого свалился с плеч, каждой клеточкой своего существа я ощущал, что жизнь эту, пусть монотонную и нелепую, люблю и еще долго буду любить. А когда уйду, мои чувства и мысли станут этим волшебным, льющимся с небес сиянием…

Никто никогда не узнает, чему с полотна Леонардо улыбается Мона Лиза, как нет возможности угадать, о чем думает женщина, когда ее губ касается мимолетная улыбка. Елена Сергеевна закрыла книжку и долго сидела в задумчивости. За большими до пола окнами спустился вечер и только вершины сосен начинавшегося за забором леса розовели отсветом угасавшего заката. В уставленной кадками с растениями гостиной горел камин. Высокая лампа рядом с креслом очертила в полутьме круг света. Блики его играли на корпусе напольных, в форме башни часов. Тишину нарушал лишь стук их маятника.

Хлебников и не пытался. Лицо Алены было спокойным и даже несколько печальным. По крайней мере таким оно казалось сидевшему в глубине комнаты на диване Игорю Леонидовичу. Все то время пока Елена Сергеевна дочитывала роман, он не спускал с нее взгляда. Пожалуй, она смотрится, как потерявшая недавно мужа вдова, усмехнулся собственной мысли Хлебников и тут же поправился: любимого мужа! И тотчас криво ухмыльнулся, благо в скрывавшей гостиную темноте видеть его Алена не могла. А и могла бы, беда не велика! Много всякого было в их общем прошлом, правда иногда ему казалось, что прошлое это не такое уж у них и общее. За все эти долгие годы, думал Хлебников, Алена мало изменилась, разве что в манере причесываться и в чертах лица появилась свойственная гречанкам строгость. По крайней мере, такими их изображают на вазах, а там кто знает. Сам-то он, и Хлебников отдавал себе в том отчет, порядком поистаскался.

Никогда раньше с таким нетерпением не ждал Игорь Леонидович услышать от жены, что думает она о новой вещи, но рукопись романа читать ей не дал, дождался его выхода из печати. Типографский набор, как известно, облагораживает текст одним уж тем, что ничего в нем изменить нельзя. Что ж до отношения Алены к его творчеству, темы этой, пытаясь сохранить видимость мира в семье, они старательно избегали. В то же время оба знали, что «Асцендент Картавина» выпадает из череды написанного, принесшего Хлебникову, и об этом не стоит забывать, положение в обществе и известность. Да и сама идея романа в определенной мере принадлежала Алене, что лишь подхлестывало интерес Игоря Леонидовича к ее мнению.

Между тем, Елена Сергеевна продолжала молчать. Разглядывая носок лакированной туфельки, покачала в задумчивости ногой. Вытянув из пачки сигарету, закурила. Конус света лампы наполнился белесым дымом. Посмотрела долгим взглядом в подкрашенную пламенем камина полутьму.

— Да, ты меня удивил!..

Приблизившись к низкому стеклянному столику, Хлебников взялся за бутылку.

— Ты это уже говорила. Когда учила меня жить. В зоопарке… Коньяк, виски? Хочешь с содовой?..

— Нет, не сейчас! — Елена Сергеевна поводила концом сигареты по краю массивной хрустальной пепельницы. — Не удивительно, что роман с первых дней стал бестселлером…

Хлебников наполнил стакан на половину и отодвинулся в глубину дивана.

— Это мы тоже обсуждали… — сделал маленький глоточек и откинулся на подушки. — Снискать популярность у неприхотливой публики несложно, существует проверенный рецепт: динамичный сюжет, стилизация по времени, горсть-другая эротики. Мысли не за что зацепиться, а значит пипл будет хавать с удовольствием. Я же, если ты заметила, пошел другим путем. Людям нравится, когда герой похож на них хотя бы той же неустроенностью, ну и страх перед прошлым, которое легко может стать будущим, тоже подогревает интерес…

Елена Сергеевна молчала, как если бы взвешивала в уме его слова. А может быть, свои.

— Ошибаешься! Успех романа в другом, в той искренности, с которой он написан. Это всегда чувствуется. Ты хотел пожить жизнью Стэнли, ощутить ее вкус, тебе это в полной мере удалось. Ты хороший писатель, Батон, на месте Изольды я бы тоже увлеклась Картавиным…

Сказано это было с улыбкой, показавшейся Хлебникову неуместной. Да и «Батон» резануло слух, никогда жена его так не называла. Или почти никогда, если не вспоминать тот зимний день гнилой туманной оттепели.

— Меня немного испугал поворот сюжета в криминал, — продолжала Алена, — боялась, ты, как обычно, зальешь сцену кровью, но, слава богу, обошлось. Честь тебе и хвала, хоть на этот раз удержался. И написано неплохо, кое-где даже с юмором.

Похвала, пусть и высказанная в специфичной форме, была Игорю Леонидовичу приятна. Он как-то даже расслабился. Художника может обидеть каждый, поймут и оценят немногие.

Как если бы желая усилить хвалебное мнение жены, заметил:

— Я знаю, какую литературу ты любишь, мне было легко писать так, чтобы тебе понравилось. Хотя, по большому счету рисковал, людям привили клиповое мышление мартышек, оно шинкует мысли, как капусту. Описанием будничной жизни их трудно удержать…