Волчья стая - Сурен Цормудян

Соловей Юрьевич Черный наблюдал за работой и удовлетворенно кивал. Спустя какое-то время показался Федор. Выражение его лица выдавало плохие новости: есть потери.

Командир батальона присел на корточки. Снял перчатки и принялся зачерпывать левой ладонью воду из чистой лужи, где не было ни крови с убитых, валявшихся на дорожном полотне, ни нефтепродуктов из продырявленных баков и двигателей. Соловей стирал с ботинок налипшую грязь ладонью и, пригнув голову, хмурился.

Комбат давно научился сдержанно реагировать на известия о гибели своих бойцов, не разменивался на пафосные крики о мести и вечной памяти героям. Нет, этим он не страдал, хотя порой испытывал невыносимую боль. Но он просто не растрачивал себя на то, в чем не было толку. Зато в дальнейшем Черный обязательно находил время посетить близких каждого погибшего, если таковые имелись. Отдавал им вещи. Трофеи. Обещал навещать и помогать в нужде — и сдерживал обещания. И он вел особый учет павших солдат: имена, фамилии, место, дата и обстоятельства гибели. Где-то в глубине души у него еще жила некая надежда — быть может, иррациональная и наивная — на то, что когда-нибудь страна, где он родился и которая исчезла как и все прочие, восстанет из пепла. И если это случится, а он об этом мечтал, то возрожденной державе понадобится история. Ей будут нужны герои — те, кто все эти годы не позволял корпорациям добить народ, язык, культуру и память о былом. И тогда эти списки, эти имена… Они займут почетное место в гранитных скрижалях истории. А пока он просто надеялся на это и горевал о павших товарищах, стараясь ничем не выдать эту горечь на железном лице.

— Юрьич, — выдохнул Федор. — Есть потери.

— Говори. — Черный продолжал обтирать ладонью ботинок, не поднимая головы.

— Двенадцать убитых. Девятнадцать раненых. Двое из них тяжело. Медики уже работают. Говорят, спасут всех, но вернут ли в строй этих двоих, пока неизвестно.

Соловей взялся за второй ботинок.

— Федя, павших забери. Как обычно…

— Само собой… Но… Одного в клочья. Выстрелом из танка. Храмов Стас.

— Все собери, Федя. — Соловей вздохнул, вспоминая человека, чье имя только что произнес его зам.

— Я понял. Уже работают. Но с другой стороны, учитывая, какую силу мы погромили, потери совсем небольшие.

Командир наконец поднялся и взглянул сквозь очки на заместителя.

— Федя, да я бы даже жизнь этого раздолбая Морошкина на весь миллиард выживших не променял. Понимаешь?

— Понимаю. Но война есть война. И они ведь не подневольные. Добровольно все к тебе шли и знали на что.

— Не читай лекции про войну. Уж мне-то. А то, что добровольцы… Правильно. Только это цену их жизни не снижает. Все, иди работай.

Заместитель кивнул и пошел прочь. Настало время узнать, как обстояли дела в городе у рейтаров. Соловей вынул рацию из кармана разгрузочного жилета.

— Пол, ответь Леснику. Как слышно меня, прием.

Рация не ответила.

— Пол, ответь Леснику! — громче, будто это могло иметь значение в радиосвязи, повторил Соловей. — Как слышно меня, прием!

Рация разразилась пульсирующим жужжанием и хриплым посвистыванием. И это были не простые помехи в радиоэфире.

— Аномалия, — с тревогой проговорил командир батальона.

За городом грохотал бой. Начался он буквально несколько секунд назад с глухого щелчка и громкого взрыва, последовавшего за ним, и сразу же воздух сотрясли выстрелы из десятков стволов. Даже осведомленному человеку, знавшему о засаде на южных подступах к Острогожску, подобная канонада могла показаться избыточной — не говоря о несчастных, имевших глупость явиться на эту землю с оружием в руках.

Полевой командир 1-го штурмового карательного батальона имени Ивана Грозного Соловей Юрьевич Черный был мастером своего дела, которое заключалось именно в организации засад и уничтожении хорошо вооруженных конвоев. Можно было не сомневаться: он устроил все так, что даже превосходящие силы противника будут разгромлены полностью, с минимальными для бойцов Соловья потерями. Эффекта неожиданности и знания местности мало, нужна выучка. Внятная постановка задач. И четкое выполнение подчиненными всего, что требовал командир. Все это у Соловья было, он не держал в своих войсках неуправляемых идиотов и недисциплинированных кретинов — гнал в шею сразу. Да, собственно говоря, такие отсеивались еще на стадии учебной роты, будучи кандидатами, до официального зачисления в батальон. Изгнанный из батальона человек мог нанести непоправимый вред, ибо многое знал — например, расположение тайных убежищ и схронов или оперативные планы. Кандидаты такими знаниями не обладали. Те же, кто состоял в батальоне, крепко держались за свое место. Во-первых, почетно. Сытная жизнь. Уважение и иногда страх, которые испытывал простой люд. Общины Воронежского резервата и даже ближайших к нему ареалов щедро платили Соловью Черному дань. Однако он не рэкетировал их. Не обирал. Просто сказал однажды — как платите, так и буду защищать; откажетесь кормить меня и моих парней — придется кормить и отдавать больше тем, кто придет на наше место.

Он сам, будучи рожден в семье военного еще того, прежнего мира, хорошо запомнил начало Великой Смуты. Государству, которое довело своих солдат до положения изгоев, вдруг остро понадобились эти солдаты, годами прозябавшие в унижении и нищете. И государство приказало им делать свою работу — воевать и умирать. И тогда солдаты взялись за оружие и обратили его… Куда угодно. Особенно против тех, кто отдавал им приказы. И против этого государства.

Соловей Черный хорошо это помнил и убедительно объяснял главам общин, которые пытались сэкономить на содержании такого эффективного средства защиты, как 1-й штурмовой карательный батальон имени Ивана Грозного. Мало содержать казачьи заставы и группировки рейтаров. Одно дело — осадить зарвавшуюся банду, и совсем другое — сражаться с крупным военным формированием корпорации. Большинство глав общин понимали, что если корпоративных армий годами все нет и нет, то это не значит, что армия Черного не нужна. Они сознавали — во многом благодаря доходчивому красноречию самого Соловья, — что его армия должна пребывать в постоянной готовности. Всегда быть сытой. Систематически тренироваться. А для этого нужны деньги, еда, боеприпасы, топливо.

И все это он получал. И его люди знали: он добьется для них всего, что им необходимо, ибо он настоящий командир, а не дешевое фанерное фуфло. Требовательный, но и немало дающий. Благодаря этому воцарилась дисциплина, сформировалось крепкое братство, обозначился авторитет лидера. А значит, и нынешний наскок обречен на успех.

Артем взглянул на часы. Все это, конечно, хорошо, и Соловей у нас умница, но, черт возьми, он, Полукров, уже больше пяти минут находится в зоне, где фон превышает целый зиверт. А если не скверно это, то что тогда вообще может быть скверно?

Он обернулся. Еще раз взглянул на огромный зловещий хвост, нависавший над ним и защищавший от неизвестного снайпера, но продолжавший отравлять радиацией. Не говоря уже о том, что в его недрах сгинул Малон Тахо, что делало надежды на заработок весьма призрачными.