Татуированные души - Аврора Гитри

Он улыбается мне, встает и склоняется передо мной.

Победа.

Я, как ребенок, спрыгиваю с табурета, не обращая внимания на сводящий кишки страх. Я уже собираюсь вести свою жертву в нору, как до моих ушей долетают обрывки разговора двух девушек. Я прислушиваюсь, думая, что они говорят о моей добыче.

— Смотри, фаранг вернулся. Вот уже два года он приходит сюда на праздник Лои Кхратонг и никогда не берет девушек. Что ему надо-то тогда?

Некоторые из девушек сидят с клиентами, в основном белыми. Другие стоят у дверей, предлагая свои прелести прохожим. А чуть подальше, справа, в темном углу, сгорбился над апельсиновым соком человек со светлыми волосами, который, кажется, ждет, пока закончится вечер. Его руки вцепились в стакан так сильно, словно он боится, что у него отнимут напиток, не дав допить до конца. У него длинные пальцы. Не такие широкие, как у азиата. Но более волосатые. Покрытые золотистым пушком. И несмотря на почти закрытые веки, мне кажется, что я узнаю этот взгляд. Голубой, как вода на дне бассейна.

— Докмай, все хорошо?

Юкио берет меня за руку.

— Да…

Я шепчу.

— Пойдем? — спрашивает он, прижимаясь ко мне.

Я поворачиваю исказившееся лицо к азиату. Мое желание исчезло. Теперь я вижу, что этот человек, который казался мне красивым, красивым до головокружения, безобразен. Он приземист, у него слишком низкий лоб, тяжелая походка. Я вижу его горящие глаза, я чувствую, как напряглось его тело… Все это вызывает у меня отвращение. Меня сейчас вырвет.

Я отвожу глаза в сторону и делаю глубокий вздох, чтобы прогнать перехватившую горло тошноту. И ту же секунду взгляд, как магнитом, притягивает к фарангу, сидящему там, прямо у дверей. Посмотри на меня! кричит голос у меня в животе. Посмотри на меня до того, как я уйду с клиентом, и мое посвящение состоится. Я прошу тебя.

— Докмай?

Юкио теряет терпение. Он берет меня за руку и притягивает к себе, отдаляя от мужчины, который сумел покорить мое сердце. Все мое тело противится этому.

— Докмай!!!

Властный и угрожающий голос сутенерши раздается из-за стойки.

Девушки умолкают. Их клиенты застыли.

Старуха превратила бар в музей восковых фигур.

И среди неподвижных персонажей галереи лишь один силуэт, спрятанный в тени, подает признаки жизни.

Фаранг, которого крик сутенерши вывел из мечтательности, поднимает голову от стакана и видит меня. Наконец-то.

Ноябрь 2006 года

Он спрятался в тени, он смотрит на окна четвертого этажа, которые зажглись после прихода женщины с нежным ароматом.

Может быть, ему подняться туда? Предстать перед ней по истечении всех этих лет, появиться неузнаваемым, в деревянной маске? Он-то вспомнил ее. По походке. Когда она прошла мимо него и переступила порог дома, в котором живет тигр. Он заметил ее мелькнувшее в окне лицо — она словно почувствовала присутствие призрака, следящего за ней снизу. Как бы он хотел, чтобы она задержалась, прижалась к стеклу, дала ему время увидеть, изменилась ли она. Дала время увериться, что палач ничего не добавил к следам, оставленным двадцатью прошедшими годами, что он не обезобразил ее черты. Но она исчезла за занавеской.

Когда свет гаснет и четвертый этаж погружается во тьму, человек в маске внезапно чувствует себя одиноким и покинутым. Переулок, утонувший в оставшихся после дождя лужах грязи, пуст. Ливень прекратился, но водосточные трубы продолжают петь свою перемежающуюся песню, а с крыш капают редкие слезы. Теперь, когда гром перестал грохотать, когда тучи устали изливаться дождем, человек в маске понимает, что его ненависть слабеет, что ее сменяет волнующее чувство, разбуженное женщиной под зонтом: ностальгия.

Его плечи опускаются, тело расслабляется.

«Надо возвращаться домой», — думает он, опустив голову. Его рука уже не вооружена. Он вдыхает сладкий запах перечной мяты и выпускает рукоять ножа, висящего на поясе.

Решившись, он медленно пускается в обратный путь шаркающей походкой старика. Мимо него мчатся мотоциклы, они поднимают мутную волну и веер брызг. Если бы маска позволяла ему, он поморщился бы. Если бы он не был проклят, он поймал бы такси, достал из кармана крупную купюру и вернулся домой в удобном автомобиле.

Он добирается до конца сои и выходит на бульвар, залитый светом, несмотря на то что мосты воздушного метро превратили эту артерию города в туннель.

Силом не украшен сейчас своими яркими стендами. Муссон смел с лица земли гирлянды и громогласных торговцев вместе с их клиентами. Только фонари и фары бегут своей нескончаемой вереницей.

Человек в маске знает, что ему предстоит еще два-три добрых часа ходьбы. Когда он наконец выйдет из искусственного туннеля, из этого бульвара без конца и без воздуха, он сможет вздохнуть полной грудью. Пейзаж украсится несколькими деревьями, расцветится зеленью, рядом с асфальтом появится какая-то живая природа, о которой уже забыли в таких покинутых солнцем кварталах, как Патпонг.

Дойдя до границы Клонг Тоеи, обозначенной огромным перекрестком, он выпрямляется. В этом месте люди привыкли встречать ночью призраков, передвигающихся нетвердой походкой тени. Нищета здесь уже никого не удивляет.

Человек издалека замечает начало своей сои, обозначенное маленьким жестяным домиком, который скоро развалится, если муссон не ослабит свой натиск. Крыша его покосилась. Он слишком хрупок для борьбы с небом. Когда лачуга рухнет, она, несомненно, увлечет за собой соседнюю хибару, а та — стоящую рядом. И улица станет огромным пустырем, каких уже много в Бангкоке.

Он доходит до своей маленькой хижины и видит огромную грязную лужу под приоткрытой дверью. Трупы тараканов, комаров, застигнутых ливнем, и других насекомых медленно заплывают внутрь подъезда.

Изнемогающий от усталости после нескончаемого бега, человек в маске налегает плечом на жестяную дверь, чтобы открыть ее полностью. И останавливается.

Он надеялся, что ее уже здесь не будет, что она уйдет, разбуженная грохотом грома и залетающим на лестницу дождем. Он думал, что она придет в себя и вернется в свою квартиру или пойдет бродить по улицам в поисках новой дозы.

А она по-прежнему лежит на лестнице, свернувшись в клубок, мокрая от пота и грязной воды, ее черные ноги свешиваются с предпоследней ступеньки, почти окунаясь в лужу. Ее мертвенно бледное лицо закрыто черными и каштановыми прядями волос, рука прижата к щеке. Ее тело скручено агонией.

Он медленно подходит к ней. Увидев ее такой, по-прежнему беззащитной, находящейся на пороге смерти, он уже больше ее не боится. Наоборот. Он почти жалеет эту девочку, которая подошла к краю пропасти, чтобы насладиться головокружением, да и упала вниз. Он понимает, что его проклятие не затронет ее, потому что ее уже настигло собственное. Может быть, аромат перечной мяты, исходящий от женщины под зонтом, смягчил человека в маске, вызвав горький вкус ностальгии у него во рту, напомнив, что в мире существуют не только ненависть и страх, но и другие чувства. И поэтому, глядя на девочку, побежденную болью, он вспоминает… Как много лет назад… Он умирал на улице, потерянный, покинутый всеми… И рука с красными ногтями, легкая, как крылышко птицы, легла ему на плечо и помогла подняться с асфальта…