Воскрешение королевы - Джаконда Белли

Четверть века плести интриги, искать союзников, заключать династические браки, всеми силами укреплять государство, и все лишь для того, что на трон Кастилии и Арагона взошел фламандец, не знавший и десяти слов на испанском языке. Я знала, какие мысли терзают моих родителей. Они и мне не давали покоя. Филипп сбивчиво выразил свои соболезнования, но разве мог он понять мужчину и женщину, застывших в тяжелом молчании посреди серого зала толедского дворца. Радость встречи оказалась недолгой. Завтра начнется девятидневный траур. Король с королевой облачатся в черные, как воронье оперение, одежды, чтобы передать мне право управлять страной, осиротевшей после смерти своих принцев. Сердце моей матери обливалось кровью: за что ей такие мучения, неужто это расплата за то, что она лишила Бельтранеху престола и заточила в монастырь. Теперь это проклятие падет на меня. На меня, Филиппа и наше потомство. В голове у меня вертелись слова Христа: «Отец, да минует меня чаша сия».

Ладонь Мануэля легла мне на лоб. Резко выдохнув, я открыла глаза.

— Скажи, Мануэль, в те времена такую череду смертей всегда считали предзнаменованием?

— Безусловно. Научная мысль оформилась лишь в семнадцатом веке. До тех пор в любом происшествии видели либо волю Господа, либо злые чары, что, по большому счету, одно и то же.

— Значит, нежелание Хуаны становиться королевой можно объяснить страхом перед проклятием? Мне, к примеру, было бы очень страшно.

— Интересная гипотеза. У Хуаны и вправду не было стремления к власти. Она любыми способами старалась ее избежать. Потом это сочли одним из доказательств безумия. До этого злосчастного визита Хуану могли упрекнуть разве что в недостаточном религиозном рвении да еще в том, что она редко пишет родителям. Первые признаки психической нестабильности появились только в тысяча пятьсот восьмом году. А вообще-то тебе судить, была Хуана безумной или нет. Однако уже поздно. Давай на сегодня закончим.

Мы провели в библиотеке весь вечер, с небольшим перерывом на ужин. Было уже половина одиннадцатого, но ни капельки не хотелось спать, а вот Мануэль выглядел усталым. Он поднялся на ноги, разминая спину, и пошевелил кочергой поленья в камине. Они почти догорели.

— Я провожу тебя в твою комнату, — предложил Мануэль, — а потом вернусь сюда погасить огонь и выкурить на ночь сигарету. — Он непременно хотел убедиться, что в камине не осталось ни одного тлеющего уголька. Хватило бы одной искры, чтобы старый дом заполыхал, словно вязанка хвороста. — Не снимай платье. Агеда давно легла.

Мануэль зашел в мою спальню и осторожно прикрыл дверь. Он ослабил шнуровку на моем платье и дал мне белый махровый халат. Мануэль старался не шуметь, чтобы не потревожить тетушку. Аккуратно сложив платье, он шепотом пожелал мне спокойной ночи.

— Моя спальня около лестницы, — предупредил Мануэль. — Если что-нибудь понадобится, я в твоем распоряжении. Спальня Агеды в другом конце коридора. Вряд ли она нас услышит, но лучше не рисковать.

Я почистила зубы и надела пижаму. Агеда плотно задернула гардины, но я слегка раздвинула их, чтобы проникавший в щель лунный свет хоть немного осветил комнату. В моей сумке лежала книга Прадвина, которую мне одолжила Луиса Магдалена. Мне хотелось побольше разузнать о маркизах Денья, которых так часто упоминали Агеда и Мануэль. На прикроватной тумбочке стоял изящный хрустальный ночник с экраном из желтого шелка. Я залезла под одеяло и положила на тумбочку мамино зеркальце словно защитный амулет. Мануэль не станет делить со мной постель в доме своей тетки, подумала я и вдруг с удивительной ясностью ощутила его прикосновение. Я со вздохом откинулась на мягкую гагачью перину. Мое тело ощущало присутствие Мануэля, тянулось к нему, пробуждая фантазии, обуревавшие меня в тишине интернатской спальни. Я отдала бы все на свете, чтобы провести эту ночь с ним.

За ужином Мануэль нисколько не походил на человека, навсегда застрявшего в Средневековье. Позже, в библиотеке, я невольно залюбовалась им, окруженным любимыми книгами, слегка раскрасневшимся от жаркого пламени в камине. Теперь я точно знала, что мечтаю вовсе не о Филиппе, а именно о нем, Мануэле. Разумеется, в этом доме мы не могли дать волю своим чувствам. Тетушка Агеда отвечала за меня перед монахинями, да и вообще едва ли одобрила бы роман взрослого мужчины с девчонкой вроде меня. Оставалась надежда, что перед возвращением в интернат мы сможем ненадолго заглянуть к Мануэлю.

Я подняла глаза к потолку, на люстру, в хрустальных подвесках которой, словно в капельках воды, отражались десятки крошечных спален. На моей пижаме резвились набивные сиамские кошки. Тишина была глубже и гуще, чем в интернате, но время от времени старый дом вздыхал совсем как человек. Внезапно оробев, я закрыла глаза.

Я уже дремала, покачиваясь на волнах неспешных размышлений, когда тишину разорвал отвратительный металлический звук, необъяснимый и немыслимый в этих старинных стенах. Мерзкий скрежет пронзил весь дом, отдаваясь эхом в гулких коридорах, достиг моей комнаты и заставил меня содрогнуться всем телом. Я подскочила на кровати. Звук напомнил мне о заточении Хуаны, о глухом зловещем ударе, который раздается, когда поднимают крепостной мост. Сначала мне показалось, что это сон. Я замерла на месте, не выпуская из рук книгу. Потом встала, прошмыгнула к двери и приложила к ней ухо. В коридоре было тихо. Я осторожно открыла дверь, босиком выскользнула в коридор и на цыпочках пробралась к лестнице. В комнате Мануэля горел свет.

Я несмело постучала в его дверь костяшками пальцев.

Мануэль появился на пороге босой, в майке и пижамных брюках. Оглядевшись, он приложил палец к губам, схватил меня за руку и втащил в комнату.

— Мануэль, что это был за шум? — прошептала я. — Просто жуть какая-то.

— Какой еще шум?

— Не знаю, такой резкий металлический звук, как от щеколды или заслонки.

— Ах это, — усмехнулся Мануэль, закуривая сигарету. — Ничего страшного. В доме электронная сигнализация. Тетя включает ее каждый вечер ровно в одиннадцать. Это требование страховой компании. Здесь слишком много ценных вещей. Не дом, а музей.

Мануэль обхватил меня за плечи и поцеловал в макушку. Я прижалась к нему.

— Какая смешная пижама с кошками, — проговорил он, подталкивая меня к постели. Это была моя любимая пижама. Удобная, мягкая, из тонкой, приятной на ощупь ткани. Я оглядела комнату. Повсюду были механические игрушки и коробки с головоломками. В двух глубоких нишах по обеим сторонам от кровати стояли модели кораблей и замков.

— Что ты делаешь?.. — спохватилась я. — А если тетя услышит?

Мы говорили шепотом.

— Она приняла снотворное и вообще глуховата. Мы тихонько, я так по тебе скучал, ты не представляешь. Как здорово, что ты здесь.

— Я тоже по тебе скучала. Именно по тебе. Не по Филиппу.

— Все женщины в душе изменницы, — заметил Мануэль с усмешкой.