Чудовище - Алекс Флинн

— О чем? — поинтересовался я.

— Молчание. Думаю, если ты оставишь ее в покое, возможно, она передумает.

— Именно поэтому, похоже, у тебя нет девушки, — съязвил я.

— Разговор-то с ней не сработал.

Пришлось признать его правоту, поэтому я последовал его совету. Меня пугало, что она еще не видела меня. Что она скажет, увидев?

Несколько следующих дней я хранил молчание. Линди оставалась в своей комнате, а я наблюдал за ней в зеркало. Книги и розы были тем немногим, что ей здесь нравилось. Я читал каждую книгу, которую читала она. Я тратил практически все свое свободное время на чтение книг, чтобы быть на одном уровне с ней. Я не пытался вновь заговорить с девушкой. И каждую ночь, настолько уставший, что книга выпадала у меня из рук, я лежал в кровати и чувствовал, что ее ненависть, как призрак, бродит по коридорам. Возможно, это была плохая идея, но разве у меня были другие варианты?

— Я недооценивал ее, — сказал я Уиллу.

— Да, именно.

Я удивленно посмотрел на него: — Ты тоже так думаешь?

— Я всегда так думал, Но скажи мне, Адриан, почему так думаешь ты сам?

— Я надеялся, что ей понравится все, что я купил: красивая мебель и вещи. Она бедная и я думал, что если я куплю ей драгоценности и милые штучки, она даст мне шанс. Но ей это все не нужно.

Уилл улыбнулся: — Нет, не хотела. Все, что ей нужно — ее свобода. Так же, как и тебе, верно?

— Да… — Я вспомнил про школу, про танцы, о том, как я сказал Трею, что школьный бал напоминает легализованную проституцию. Казалось, это было так давно.

— Я никогда не встречал людей, которых нельзя купить. Мне это вроде как нравится в ней.

— Жаль, что этого понимания недостаточно, чтобы снять заклятие. Я горжусь тобой.

«Горжусь тобой». Никто раньше не говорил мне такого, и на долю секунды мне захотелось обнять Уилла, просто чтобы почувствовать прикосновение человека. Но это было бы очень странно.

Той ночью, гораздо позже обычного, я лежал, прислушиваясь к звукам старого дома. Кое-кто счел бы такую ситуацию отстойной. Но мне казалось, что я слышал шаги наверху. Может это Линди?

Невозможно, она же через два этажа. Но я все равно не мог заснуть.

В конце концов, я встал с кровати и поднялся в гостиную на втором этаже. Включил еле слышно спортивный канал, чтобы телевизор ей не помешал. Я надел джинсы и рубашку, хотя раньше то же самое я проделал бы в боксерах. Хотя Линди и поклялась никогда не выходить из комнаты, я не хотел допускать и малейшего шанса, что она увидит больше, чем только мое лицо. И лица будет более чем достаточно.

Я уже начал засыпать, как вдруг услышал звук открывающейся двери. Это она? В коридоре? Возможно, это всего лишь Магда или это бродит Пилот. Но, похоже, что это было на третьем этаже, там, где была Линди. Приложив все усилия, чтобы не смотреть, я пытался не отрывать взгляд от телевизора, так, в темноте она бы не испугалась моего лица. Я ждал… Это была она. Я слышал, как она на кухне гремела тарелкой и вилкой, споласкивала их и ставила в посудомоечную машину. Мне хотелось сказать, что она не должна этого делать, что это выполнит Магда, которой мы за это платим. Но я продолжал молчать. Когда я услышал шаги в гостиной, так близко, что она могла меня заметить, я не смог заставить себя молчать.

— Я сижу здесь, — сказал я тихо. — Просто хочу, чтобы ты знала и не испугалась.

Она не ответила, но посмотрела на меня. Освещение в комнате, исходившее лишь от телевизора, было тусклым. Как же мне хотелось закрыть лицо подушкой, чтобы спрятаться. Но я этого не сделал. Она должна меня когда-то увидеть. Кендра ясно дала это понять.

— Ты спустилась, — заинтересовано сказал я.

Она повернулась ко мне, и я увидел, как ее глаза скользнули по моему лицу, потом в сторону, потом она снова посмотрела на меня: — Ты чудовище. Мой отец…он говорил… Я думала, что это его галлюцинации. Он часто говорит безумные вещи. Я думала… А ты и правда такой. О, Господи, — она отвернулась. — О, Господи.

— Пожалуйста, я не причиню тебе вреда, — сказал я. — Я знаю, по мне не скажешь, но я правда не стану… пожалуйста. Я не сделаю тебе больно, Линди.

— Я и представить себе не могла. Я думала ты какой-то извращенец, который… а потом, когда ты не выломал дверь в комнату или еще чего-нибудь… Но как такое возможно?

— Я рад, что ты вышла, Линди, — я старался, чтобы мой голос звучал спокойно. — Я очень волновался о том, как мы с тобой встретимся. Но теперь все хорошо, и возможно когда-нибудь ты ко мне привыкнешь. Я боялся, что ты не выйдешь… никогда.

— Мне пришлось, — она сделала глубокий вдох, затем выдохнула. — Я выходила по ночам. Я не могу сидеть в этих комнатах, чувствую себя, словно животное в клетке, — она одернула себя. — Боже…

Я не обращал внимания на ее нервозность. Может, если я буду вести себя как человек, покажу ей, что им и являюсь. Я сказал: — Не правда ли, Пикадилло, которое Магда приготовила на ужин, было великолепным? — Я не смотрел на нее. Может, если она не будет видеть моего лица, то и бояться не станет.

— Да, согласна, оно было чудесным. — Она меня не поблагодарила. Я и не ждал, что она это сделает. Теперь я лучше понимал ее.

— Магда прекрасно готовит, — сказал я, стараясь поддерживать разговор, раз уж мы начали разговаривать, даже если сказать мне было нечего. — Когда я жил с отцом, он никогда не разрешал ей готовить латиноамериканские блюда. Она делала все самое стандартное — мясо и картошку. Но когда он бросил нас здесь, мне было все равно, что есть, поэтому она начала готовить вот это. Думаю, для нее это проще, да и вкуснее, — я замолчал, раздумывая, о чем бы еще поболтать.

Но она заговорила: — Что ты имел в виду, сказав, что он бросил вас здесь? Где твой отец сейчас?

— Я живу с Магдой и Уиллом, — по-прежнему, стараясь не смотреть на нее, ответил я. — Уилл — мой репетитор. Если ты хочешь, он может заниматься и с тобой.

— Репетитор?

— Учитель, точнее. С тех пор, как я не могу ходить в школу из-за… в общем, он обучает меня на дому.

— Школа? Но тогда ты… сколько тебе лет?

— Шестнадцать. Так же, как и тебе.

По ее лицу было заметно, что она очень удивлена, видимо, все это время она думала, что я старый извращенец.

Наконец, после долгого молчания она поинтересовалась: — Шестнадцать. И где же тогда твои родители?

А твои где? Мы с тобой в одной лодке, брошенные нашими дорогими предками — подумал я, но промолчал. «Молчание» — как говорил Уилл. Вместо этого я ответил: — Мама ушла от нас очень давно. А отец… ну, он не смог смириться с тем, как я теперь выгляжу. Он нормальный.

Она кивнула, и в ее глазах была жалость. Жалость мне была не нужна. Если она жалеет меня, то может подумать, что я жалкое, ничтожное создание, поймавшее ее и желающее сделать ее своей, как Призрак Оперы. Но жалость все-таки лучше ненависти.