Прятки - Диксон Уиллоу

«нет». Вместо этого я задаю вопрос, который не дает мне покоя с тех пор, как я впервые вывесил для него сообщение на окне.

ТЕБЕ ПОНРАВИЛОСЬ ИГРАТЬ СО МНОЙ В ЛЕСУ?

Ветка снова колышется. Моя грудь сжимается, а желудок переворачивается от того, насколько сильнее это колебание, чем предыдущие.

Я переворачиваю страницу и пишу еще один вопрос, который не дает мне покоя с той ночи.

ХОЧЕШЬ КОГДА-НИБУДЬ ПОВТОРИТЬ?

Как бы я ни хотел повторить этот опыт, сейчас не время. На улице слишком темно, и я бы больше времени провел, ходя на цыпочках и стараясь не упасть лицом вниз, чем бегая или прячась от него. Если мы будем делать это снова, то я хочу полноценного опыта, а без охоты это будет не то же самое.

Ветка трясется, едва я прижал страницу к окну, и я улыбаюсь, увидев, как он выглядит восторженно, даже по сравнению с последним ответом «да».

В моей голове появляется идея, и я пишу свой вопрос, прежде чем успеваю отговорить себя.

ХОЧЕШЬ ПОСМОТРЕТЬ, КАК Я БУДУ СЕБЯ ЛАСКАТЬ?

Мой член твердый как камень, а кожа напряжена и горячая. После нескольких сообщений в окне я возбужден больше, чем в ту ночь в лесу, и мысль о том, что он смотрит, как я кончаю, пока я думаю о нем, гораздо сексуальнее, чем должна быть.

Ветка снова дрожит, гораздо сильнее, чем раньше, и его явный энтузиазм заставляет меня улыбнуться.

Это безумие, и мне понадобится много терапии, когда все будет сказано и сделано, но какая разница. У меня есть шанс исследовать одну из своих фантазий, и я им воспользуюсь.

Вряд ли у меня когда-нибудь еще будет шанс сделать что-то подобное, и если я умру на территории кампуса, то хочу немного развлечься перед смертью.

В моей комнате горит свет, и, хотя никто не может видеть, что я делаю, я чувствую себя полностью обнаженным и уязвимым, как будто я транслирую это в прямом эфире всему миру, а не просто в своей комнате, где за мной наблюдает мой преследователь. Ситуацию усугубляет то, что я смутно вижу свое отражение в стекле, но вместо того, чтобы отбить у меня охоту, это только заставляет меня хотеть большего, и я отступаю от комода, чтобы он мог лучше видеть меня в окне.

На мгновение меня охватывает паника, когда я снимаю куртку, а затем худи, но я отгоняю эту мысль, бросая одежду на кресло у стола. Я никогда не был импульсивным, но не потому, что у меня нет импульсивных мыслей и порывов. А потому, что я умею отговаривать себя от разных вещей, даже когда я действительно хочу их сделать.

Сейчас я не отговариваю себя от этого.

Стряхнув последние колебания, я снимаю футболку и отбрасываю ее в сторону. Внезапный поток прохладного воздуха на моей раскаленной коже вызывает дрожь, которая бежит по моему позвоночнику, только усиливая мое чувство обнаженности и уязвимости. Мои соски твердеют, и я нежно провожу пальцами по одному из них.

Вздох, который вырывается из меня от небольшого прилива удовольствия, тихий в тихой комнате, но мой стон, когда я делаю это снова, громкий и безудержный. Желая большего, я провожу рукой по передней части тела и потираю ладонью свой член.

Я уже твердый как камень и теку, и грубое трение денима о мягкий материал моих боксеров вызывает невероятные ощущения на моем чувствительном члене.

Боже. Я уже на полпути к финалу, а еще даже не вытащил член. Надеюсь, он считает мое нетерпение возбуждающим и не будет слишком строго судить меня, потому что я ни за что не смогу сдержаться, как только начну.

Не отрывая глаз от места, где я увидел движущуюся ветку, я расстегиваю джинсы и раскрываю ширинку настолько, насколько могу. Я не пытаюсь дразнить его или устраивать представление, когда спускаю джинсы по бедрам, пока они не оказываются под моей попой. Дело не в том, чтобы играть роль и соблазнять его; дело в том, чтобы кончить, пока он смотрит, и я просто буду выглядеть глупо, если буду пытаться быть тем, кем я не являюсь.

Мой член так тверд, что болит, и из-за того, что он давит на живот, головка выглядывает из верхней части боксеров. У меня слюнки текут, когда я вспоминаю, как его вкус взорвался на моем языке. Я провожу пальцем по головке, чтобы собрать каплю предъэякулята, а затем прижимаю палец к языку, чтобы почувствовать свой вкус.

Ветка передо мной слегка колышется.

Это он говорит мне, что ему нравится то, что я делаю?

Из любопытства я повторяю это, но на этот раз сосу палец. Хотя он не слышит меня, я не пытаюсь скрыть стон, когда мой вкус еще больше наполняет мои чувства.

Ветка снова колышется.

Гордость и что-то, что я не могу точно назвать, наполняют меня, когда в мою систему выливается еще больше адреналина. Это гораздо круче, чем я думал, и я еще даже не начал.

Я продолжаю сосать палец и другой рукой делаю длинные, медленные движения по всей длине. Меня пронизывает легкое покалывание удовольствия, и я обхватываю палец языком, вспоминая, как меня заставляли сосать его член.

Я уже знаю, что это извращение, что идея быть вынужденным делать что-либо возбуждает меня так сильно. Но не столько сама принудительность возбуждала меня. Скорее, это было разрешение не сопротивляться. Я мог поддаться моменту и наслаждаться им, потому что он был главным, и сопротивляться было невозможно. Мне не нужно было думать, не нужно было обосновывать, что я делаю и почему. Я мог просто поддаться моменту и позволить себе насладиться одной из своих извращенных фантазий без чувства вины, потому что вся власть была в его руках.

Я громко стону и уверен, что делаю самое странное лицо в мире, но мне все равно. Он, наверное, видел меня еще более странным, чем я сейчас, а если нет, то, надеюсь, он может сосредоточиться на моем члене и на том, что я с ним делаю.

Ветка передо мной снова шевелится, и я начинаю серьезно гладить себя. Еще больше удовольствия пронизывает каждую часть моего тела, и тепло опускается вниз, в живот, пока я работаю со своим членом и мягко покачиваю бедрами, позволяя ему увидеть, насколько я в этом увлечен.

Я хочу возбудить его. Я хочу, чтобы он возбудился, и мысль о том, что он может одновременно ласкать себя и кончать вместе со мной, гораздо сильнее возбуждает