Твари - Михаил Вершовский

Директор швырнул трубку на рычаги.

— Вот так.

Он резко встал, одернул пиджак и, сделав широкий жест в сторону стола, сказал:

— Это прибери куда-нибудь и давай домой.

— Слушай, Валера, сейчас же обзванивать наших надо будет…

— Домой, Сережа, домой. Ты свою долю с гаком уже отработал.

Телешов колебался, и Валерий Павлович повысил голос:

— Ну тебе что, в самом деле, приказ в письменном виде нужен? Давай, Сережка, шуруй в постель. У меня уже тут — он постучал пальцем по виску, — все по полочкам выстроилось.

Они вышли в коридор. Телешов закрыл дежурку на ключ, а директор, не оглядываясь на него, решительным шагом направился в сторону своего кабинета.

— Ну так все-таки как же, а, Сергей Михайлович?

Голос Кости прервал невеселые размышления Телешова. Он поднял голову.

— Что, Костя? О чем ты?

— Как оно все произошло? Как вам удалось?

Сергей вздохнул. Он знал, что участковым двигало не праздное любопытство, но еще и еще раз возвращаться к событиям прошедшей ночи ему очень не хотелось. Деваться, однако, было некуда, и Телешов, закурив очередную сигарету, стал рассказывать. Он предпочел не вдаваться в детали, особенно те, что касались его внутреннего состояния в момент схватки с гигантским гремучником. Говорил он коротко, без эмоций, просто давая хронологическую картину событий: пошел проверять, закрыты ли окна, услышал сдавленный визг кошки — и так далее. Рассказ получался сухим и даже обыденным, но Костя слушал едва не раскрыв рот. Сергей Михайлович завершил повествование приездом Алины и Кремера со следственной бригадой и развел руками:

— Ну вот, пожалуй, и все.

— Да-а-а… — протянул участковый, восхищенно глядя на бывшего учителя. — Как вы ее…

Он внезапно оживился и даже хлопнул себя ладонью по колену.

— Значит, все-таки можно! Можно, оказывается, гадину жизни лишить!

Участковый встал и заходил по комнате.

— Вот уже есть что людям сказать! Запастись чем-то, вилами, тяпками, да хоть граблями… Ведь все-таки можно!

— Нельзя, — резко и почти сердито отрезал Телешов.

Костя остановился и удивленно воззрился на него.

— Почему? Ведь вы же сами…

— Я сам чудом остался в живых. Не должен был, но остался. И то потому что Бог дураков милует.

— Зачем вы так-то… — в голосе участкового звучала обида.

— Затем, Костя, что с таким вооружением на эту змею идти — это прямиком к собственной смерти. Поверь мне, я эту смерть вплотную видел.

— Так что ж, на нее саму и смерти, выходит, нет?

— Есть, Константин Алексеевич. Обязана быть. Только посерьезнее, чем вилы с граблями.

Телешов встал и обнял милиционера за плечи.

— Не одни ведь мы с тобой в последнюю ночь на часок всего прилегли. Работают люди. Хорошие, честные, знающие люди. Найдется и на этих гадов приговор. Сейчас главное — самих гадов найти. Ведь где-то здесь — здесь, Костя, на нашем с тобой участке — они и прячутся.

Участковый кивнул.

— Так оно, похоже, и есть. В том только штука, что пока не мы их находим, а они — нас.

Сергей вдруг вспомнил, что, не давая покоя, свербило в уголке его подсознания.

— Слушай, Костя, а садики? Детсады? С ними что?

— Их, как я понял, вместе со школами закрыли. Одним, наверное, распоряжением. Я пару-тройку объехал — пусто. А то ведь по такой погоде, сами понимаете, вся мелюзга на площадках кувыркалась бы.

Участковый направился к дверям, на ходу размышляя вслух:

— Однако и все остальные проверить тоже не мешает. Да и в общем, в целом… Проехать, посмотреть, чтобы детвора по улицам да по дворам не колбасилась.

Он крепко пожал Телешову руку.

— Спасибо, Сергей Михайлович.

— Да за что же? — улыбнулся Телешов.

— Ну как, за кофе…

— За сахар… — подсказал Сергей.

— За сахар, — подхватил Костя. — И вообще… Спасибо. Увидимся.

— Н-да… — Вержбицкий наконец оторвался от микроскопа и поднял взгляд на стоявшую рядом Наговицыну. — История становится еще интереснее.

— Значит, я не ошиблась.

— А хотелось?

— Хотелось чего? — недоуменно переспросила Алина.

— Ошибиться?

— Очень.

Вержбицкий задумчиво барабанил пальцами по лабораторному столу. Потом хмыкнул, но как-то не очень весело.

— Дожили… Ученый — и кто? Ламанча! — предпочитает, чтобы сделанное ею открытие оказалось пшиком, ляпом, ошибкой. А ее старый наставник вполне разделяет это весьма необычное предпочтение. Что скажешь, древние китайцы знали, как проклинать.

— «Чтобы ты жил в интересные времена»?

— Вот-вот. Похоже, эти интересные времена наступили. По большому счету интересные — даже на общем фоне нашей очень нескучной эпохи…

Алина позвонила Вержбицкому после того, как, вернувшись с совещания, провозилась еще пару часов в лаборатории. Старику следовало позвонить уже давно — он не простил бы, если бы в сложившейся ситуации его не задействовали. В трубке раздался всего лишь один гудок, и профессор, словно ждавший звонка у телефона, схватил трубку. Вопреки обыкновению, он не стал терять время на долгие и многоумные разговоры, к которым питал слабость, а просто и деловито попросил Наговицыну продиктовать адрес лаборатории. Через час с небольшим она уже встречала его такси у подъезда.

Ламанча была приятно удивлена, увидев выбравшегося из машины старого учителя. За годы, прошедшие со времени их последней встречи, он, казалось, совершенно не постарел. Пышная его шевелюра, правда, теперь была абсолютно седой, но сам Феликс Казимирович держал голову по-прежнему высоко и гордо, а его стройная подтянутая фигура и грациозные движения дышали тем же естественным — ну, разве что самую чуточку наигранным — аристократизмом, который в свое время сводил с ума не одно поколение юных студенток. Вержбицкий на лету поймал руку Наговицыной, мягко поддержал ее левой рукой и в одно мгновенье запечатлел на тыльной стороне кисти галантный поцелуй. Алина ахнула.

— Феликс Казимирович!

— Ну полно, полно, Алина Витальевна. Уж лучше признайтесь, что вам было не так уж неприятно.

— Да, но я уже и забыла…

— Вот именно. Хорошо, что сохранился хотя бы один пропахший нафталином профессор, способный напомнить, как должно приветствовать очаровательную женщину. Господи, Алиночка, да вы и впрямь похорошели за все эти годы — сколько их там, кстати, набежало?