Прими день грядущий - Сьюзен Виггз

– Извини, я был с тобой слишком резок, девочка. Очевидно, это потому, что мне не нравится, как ты изводишь себя.

Девушка кивнула, внезапно почувствовав неловкость, и Рурк, уже как ни в чем не бывало, положил ей в руку какой-то сверток. Она постаралась напустить на себя недовольный вид, но глаза ее сияли счастьем.

– Ты не должен мне делать подарков, – проворчала Женевьева.

– Всегда-то ты стараешься научить меня, как поступать, Дженни! – рассмеялся Рурк. – Больше я не потерплю этого. Ну-ка, разворачивай подарок.

Она с сомнением взглянула на Эдера, однако послушно развязала маленький пакетик, извлекла оттуда небольшую коробочку с закругленными краями и принялась с любопытством рассматривать ее. Может, это шкатулка с драгоценностями? Женевьева торопливо сунула ее обратно Рурку: нет, она никогда не сможет принять…

– Там не жемчуг и не алмазы, – словно прочитав мысли девушки, улыбнулся он. – Мне известно кое-что получше этого.

Женевьева с облегчением подняла крышку: в футляре лежали изящные очки.

– Рурк! – выдохнула она, словно это была самая великолепная на свете вещь.

Господи, откуда он узнал, что ей так нужны очки? Вот уже несколько месяцев Женевьева постоянно напрягала глаза над учетными книгами, над всем, что читала и писала, зарабатывая этим страшную головную боль. Однако на такую роскошь, как очки, у нее не оставалось ни пенса.

– Спасибо, – дрогнувшим голосом прошептала она, до глубины души тронутая подобным вниманием. – Как ты узнал?

– Ты часто изволишь отмечать, что я тупица, – нежно произнес Рурк, – но кое-что я все-таки замечаю, особенно, если это касается тебя.

Женевьева бросила на него быстрый взгляд, уловив в голосе Рурка заботливые нотки. Румянец снова окрасил ее щеки.

– Примерь, – внезапно охрипшим голосом сказал Рурк. – Шлифовальщик, который продал мне их, утверждал, что они творят чудеса с близорукими глазами.

Женевьева не заставила себя просить дважды, с трепетом развела маленькие дужки и заправила их за уши, затем медленно зажмурилась. Подождав немного, она осторожно открыла глаза и снизу вверх посмотрела на Рурка, который теперь, казалось, стоял чуть-чуть дальше. Никогда еще Женевьева не видела так ясно это дорогое суровое лицо. Как она раньше не замечала маленькие лучики улыбки, прятавшиеся в уголках его глаз, красивые веснушки, словно запылившие лицо? Чувства захлестнули Женевьеву; в висках пульсировала кровь, сердце бешено стучало, готовое вырваться из груди.

Рурк, улыбаясь, смотрел на нее своими прекрасными глазами, похожими на кусочки неба, затем осторожно дотронулся до щеки девушки. Прикосновение было очень робким, словно он опасался, что она может убежать, как испуганная лань. Женевьева вздрогнула, но не отшатнулась.

– С Рождеством тебя, Дженни, – прошептал Рурк, наклонился и поцеловал ее в губы.

Вспыхнув, Женевьева с легким вздохом отвернулась. Рурк снова почувствовал знакомую боль желания. Он постоянно думал о ней с первой же их встречи. Однако ему понадобилось много времени, чтобы понять свои чувства.

Судя по всему, и он не был безразличен Женевьеве. Рурк улыбнулся, вспомнив, с каким выражением лица она рассматривала его через очки, так очаровательно сидевшие у нее на носу.

Прошло уже два года со дня смерти Пруденс. Рурку пора было думать о новой жене. Но он не мог представить рядом с собой никого, кроме Женевьевы, и поклялся себе завоевать ее.

– Дженни, – мягко сказал Рурк, подойдя сзади и взяв девушку за руки. – Дженни, я думаю, нам пора поговорить о…

Женевьева отпрянула от него и перешла на противоположный конец гостиной, к камину. Она боялась этого разговора и, чтобы переменить тему, схватила связку газет, которые Лютер Квейд привез из недавней поездки в Филадельфию.

– Что это? – торопливо спросила Женевьева, взяв в руки экземпляр пенсильванской «Джорнел». -19 декабря 1776 года. Нечасто доходят к нам такие свежие новости.

Она знала, что несет вздор, но не могла остановиться.

Рурк сокрушенно покачал головой:

– Дженни, послушай меня…

– Нет! – резкость тона испугала даже ее саму. Немного смягчившись, Женевьева продолжила: – Не нужно, Рурк, не омрачай Рождество спорами.

– Но я вовсе не собираюсь спорить, Дженни.

– Зато я не удержусь, – упрямо заверила она. Рурк тяжело вздохнул, с трудом подавив в себе желание обнять эту маленькую упрямицу.

– Очень хорошо, – сдаваясь, произнес он. – Почему бы тебе не испытать новые очки.

Бросив на Рурка полный благодарности взгляд, Женевьева снова обратилась к газете, которую по-прежнему держала в руках. Слова казались такими резкими и ясными, словно хотели выпрыгнуть из страницы. Женевьева присела на стул и начала читать вслух эссе Томаса Пейна, одного из предводителей патриотов.

Голос девушки дрожал от волнения, когда она произносила его яростные проклятия солдатам и дезертирам Континентальной армии, которые только и думали, как бы сбежать домой по окончании срока службы.

«Эти летние «солдаты», эти «патриоты» солнышка рискуют в столь тяжелое время «завять» от службы своей стране, – ядовито писал Пейн. – Но тот, кто устоит, заслужит глубокую любовь и благодарность и мужчин, и женщин».

Женевьева на минуту замолчала. Написано было сильно, впечатляюще. Статья заставила ее о многом задуматься. Она посмотрела на Рурка. Казалось, он совершенно забыл о том, что сейчас так занимало его, и все свое внимание сосредоточил на словах Пейна.

– Продолжай, – хрипло приказал Эдер. – Продолжай читать.

Его напряженность испугала Женевьеву. До сих пор никто, кого она близко знала, не был задет гражданской войной. Но этот взгляд Рурка…

Женевьева с трудом заставила себя вернуться к статье, в которой Пейн призывал всех смелых мужчин взять в руки оружие, чтобы защитить землю, так много давшую им. Она уже глубоко раскаивалась в том, что обратила внимание на эту газету.

Наконец Женевьева закончила чтение и снова посмотрела на Рурка: его большие мозолистые руки были плотно сжаты в кулаки – наглядное свидетельство твердой решимости, которой она боялась вот уже несколько месяцев.

– Ты просто глуп, Рурк Эдер! – в сердцах воскликнула Женевьева.

Она быстро ходила взад-вперед перед небольшой группой мужчин, собравшихся на главной улице Дэнсез Медоу. В слепящем свете январского солнца они возбужденно хлопали друг друга по плечу и рассуждали о приключениях, которые, наверняка, ожидали их на передовой.

Однако Женевьева не разделяла этого веселья, убежденная, что это мужественное добродушие сразу исчезнет, как только мужчины ощутят все тяготы военной жизни или удар индейского томагавка. Жизнь девушки омрачилась с тех пор, как неделю назад в Дэнсез Медоу появился сержант Альфред Лэшер. Он объезжал отдаленные округа, набирая людей для защиты западных малонаселенных районов от индейцев, которые союзничали с англичанами и были недавно вооружены ими.