Государи и кочевники. Перелом - Валентин Фёдорович Рыбин

— О чем думали, то и произошло: кого не хотели видеть, тот идет, — сказал он. — Шесть казаков мы подстрелили, но и наши двое погибли от их пуль. Скобелев идет через Бендесен. Не сегодня завтра будет здесь.

Ханы молча выслушали Тыкму. Омар, повздыхав над погибшими джигитами, сказал:

— Они умерли геройской смертью в битве с капырами. Надо похоронить их со всеми почестями.

Оразмамед сразу распознал намерения Омара, подумал: «Не жалостью к этим двум болит твое сердце. Болит оно иным недугом. Ты боишься, как бы не заколебался народ перед русскими. Как бы не склонил хан Мамед Аталык геоктепинцев в сторону мира с русскими. Если такое случится, англичане тебе не простят». Вслух Оразмамед сказал:

— Зачем воспалять сердца у людей? Разве без этого горя мало?

— Мы не только воспалим, но и объявим джихат [16] скобелевским солдатам, — с достоинством произнес Омар. — Кровь погибших джигитов русские оплатят десятикратно. Махтумкули, — обратился он к главному хану, — надо уничтожить всех христиан, находящихся у нас в плену. Предлагаю отдать их в руки Оразмамеда. Он побывал в руках русских, пусть теперь покажет нам свою любовь к ним. — Омар тихонько засмеялся.

Оразмамед побледнел. О, этот мудрый ишан умеет мстить. Всего несколько добрых слов сказал Оразмамед о русском докторе, но теперь Омар использует их в качестве мести.

— Ты сомневаешься во мне? — усмехнувшись, спросил Оразмамед.

— Да, Оразмамед, — сказал тот спокойно. — Я знаю, что ты иногда заходишь к Мамеду Аталыку, а он давно льет воду на руки русским.

— О чем вы говорите! — грубо вмешался в разговор Тыкма. — Я пленников привел из Ходжа-Кала, я и расправлюсь с ними.

— В вашей преданности нам мы давно не сомневаемся, Тыкма, — возразил ишан. — Пусть пленными займется Оразмамед.

— Ладно, ишан, беру христиан на свою совесть, — согласился Оразмамед.

II

Он направился к восточной крепостной стене, вдоль которой в несколько рядов тянулись черные кибитки переселенных дехкан. Юрт было так много, что невозможно проехать между ними, чтобы за что-нибудь не зацепиться. Всюду валялись предметы домашнего обихода, всюду сидели женщины и дети, всюду дымили тамдыры. Но и нескольких тысяч кибиток не хватало, чтобы разместить всех согнанных в Денгли-Тепе. Многие вырыли себе убежища прямо в земле и селились в этих огромных норах. Оразмамед ехал на коне между кибитками, и его узнавали обитатели крепости. Люди здоровались и виновато улыбались, словно стеснялись за такой беспорядок и неустроенность, а женщины лезли чуть ли не с кулаками: «Хан, скажи, зачем пригнали всех сюда! Разве пески перестали быть для нас родным домом? Здесь нас всех побьют урусы!», «Хан, где взять зерно? Хлеба нет, детей кормить печем!»

Просили, грозили, хватали за полы халата, а он ехал невозмутимо, ибо знал: если остановится и заговорит, то его не отпустят. Так он проследовал до двух кибиток Алтын-дайзы, которые стояли в юго-восточном углу крепости, неподалеку от колодцев.

Оразмамед хорошо помнил тот день, когда Тыкма, возвратившись из песков, привез с собой трех пленных солдат. Попадались они ему и позже на глаза не один раз. Сначала русские солдаты ходили под стражей на очистку ханского кяриза [17]: спускались на веревках в глубокие колодцы и вычерпывали оттуда грязь и камни. Позднее, после смерти Нурберды, двух солдат у Тыкмы купил какой-то бай, а третьего, канонира Петина, выпросила у него старая вдова Алтын-дайза. Вот к ней-то и ехал Оразмамед.

Канонира Оразмамед знал больше других и проявлял к нему жалость. Парень хоть и был удручен своей участью пленника, по никогда не унывал. Работая на очистке кяриза, плакал от усталости и голода, но других подбадривал лихими прибаутками. А когда попал к Алтын-дайзе, осмелел еще больше. Знал Петин множество частушек и анекдотов. И как только научился говорить по-туркменски, сразу принялся рассказывать их. Старуха слушала с удовольствием, но еще с большим желанием — ее невестка, Джерен. Молодая женщина души не чаяла в батраке, молилась за него аллаху, чтобы сохранил урусу жизнь. Молилась не ради особого расположения или привязанности, а потому, что видела в нем одном свое будущее счастье. Алтын-дайза взяла Петина в дом единственно потому, что мечтала обменять его на своего сына, мужа Джерен, который находился в русском плену. Вот и молилась за пленного батрака: Джерен ради мужа, Алтын-дайза ради сына.

Кроме канонира, у тетушки Алтын жил еще один батрак. Не русский и не пленный — свой, туркмен. Попал он к ней тоже от Тыкмы-сердара. Раньше ездил с сердаром, играл на дутаре, и звали его Кертык-бахши. Но в одной из стычек ранили Кертыка в руку, играть он больше не мог, и Тыкма вместе с канониром отдал его Алтын-дайзе. Сказал ей в шутку: «Русский пушкарь и тебя и моего бахши прокормит своей спиной!»

Оразмамед хорошо знал Кертыка, а тот не раз рассказывал хану о своем новом друге — русском канонире. Как-то они пошли вместе пасти верблюдов бая, соседа Алтын-дайзы. Канонир в колодках — далеко не уйдешь. Кертык пожалел его, усадил возле ручья и принес в кувшине воды и чурек. Петин наелся и запел:

Распроклятая полиция не дает нам дома жить.

Знать, придется во солдатах буйку голову сложить.

Кертык спросил, о чем он поет, Петин как мог перевел. Кертык засмеялся, похлопал канонира по плечу. И сам похвастал: жаль, рука не подчиняется, а то бы спел такие песни, что пушкарь бы заплакал. Петин тут же предложил ему: «А ты возьми с собой дутар. Я буду по струнам ударять, а ты по грифу левой рукой, глядишь, и получится?

Оразмамед, возвращаясь из Кизыл-Арвата, сам видел, как играли вдвоем на одном дутаре Кертык-бахши и пленный кано-пир. Подъехав, он слез с коня и заслушался. Сидели они рядом. Кертык держал луковку дутара в коленях, левой рукой скользил по ладам грифа, а канонир правой рукой бил по струнам. Кертык пел:

Шесть красавиц встретил я в пути,

Ноги встали — не могу идти.

Шесть красавиц путь мне преградили,

Но какая лучше из шести?

Оразмамед, стоя за спиной музыкантов, дослушал песню, похвалил обоих и сказал: „Русские хорошие люди. Я еду от них“.

Это было еще в мае. С тех пор прошло два месяца, но о той встрече Оразмамед не забыл и сейчас, подъезжая к кибиткам Алтын-дайзы, волновался, не знал, с чего и как начать разговор.

Сумерки уже опускались на крепость Денгли-Тепе. Огромный двор, в котором теперь было