На крыльях мечты - Анна Матир

Ноги сами понесли меня через ворота, по дорожке, по ступенькам крыльца и по кругу к задней двери. Каблуки стучали по доскам, но никто не встречал меня у кухонной двери.

Я поставила сумку на стол и пошла в гостиную, направляясь к горящему свету. Мои шаги замедлились. С вешалки в коридоре я сняла зонтик и держала его перед собой на случай защиты.

Кто бы ни сидел там, в кругу света, он слышал мои шаги и даже, наверное, как мое сердце бьется в груди. Повернув за угол, я остановилась на ярком свету. Олли лежала на диване, завернувшись в одеяло, и, моргая, смотрела на меня. Я опустила зонтик.

— Почему ты не спишь? И где Нола Джин?

Раздражение, страх и боль слились, сделав мои слова резкими и осуждающими.

Девочка села.

— Нола Джин решила уйти домой после того, как подоила Старого Боба. Ей не хотелось возвращаться домой в темноте.

О чем только думала эта девочка, оставив четверых маленьких детей одних? Я завтра скажу ей пару слов.

Олли встала с дивана, но не подошла ко мне.

— Я сказала ей, что ты скоро будешь дома. Кроме того, Дженни проплакала практически весь день.

Неудивительно, что Нола Джин захотела уйти. Я не винила ее. Я и сама хотела бы растаять, растекшись лужей на полу. И тут я почувствовала, как из глаз моих вновь полились слезы, щедро орошая мои щеки. Я избегала взгляда Олли, расправляя кружевную салфетку на маленьком столике около дивана.

— Я уже дома, дорогая, иди спать.

Она колебалась, будто хотела чуть больше от меня, но мне нечего было ей дать. Мне нужно было время, чтобы подумать. Время и тишина. А с рассветом у меня точно не будет ни того, ни другого.

Я затушила лампу и пошла за девочкой наверх. У меня зуб на зуб не попадал, когда я надевала ночную фланелевую сорочку и укутывалась одеялами. А наконец согревшись, я подумала, достаточно ли тепло укрыты дети? Иногда во сне Дэн сбрасывает одеяло. Мои голые ноги коснулись холодного пола. Я глубоко вдохнула и поспешила в соседнюю спальню.

Конечно же, нога Дэна свешивалась с кровати, не прикрытая и лоскутком ткани. Я подтолкнула его ближе к брату. Он повернулся к нему, и нога исчезла под одеялом. Я заткнула одеяло под матрас.

Пригладив светлые волосы на голове мальчика, я увидела место, которое выстригала вокруг раны. Нужно будет утром его осмотреть и убедиться, что все хорошо заживает. И, наверное, надо и остальные волосы подстричь, чтобы голова выглядела аккуратно. Я здесь уже практически месяц, и стрижка не помешает обоим мальчикам.

Мои ноги окоченели. На цыпочках я прошла в свою комнату и забралась в кровать. От тепла не осталось и следа. Я натянула одеяло на голову и свернулась калачиком. Так было лучше. Чувство холода сейчас полностью соответствовало моим мыслям и настроению. Оно напоминало мне, что у меня нет никого, кто согрел бы мое сердце и постель.

Открыть глаза следующим утром было все равно что дверь в погреб при сильном ветре. Натянув одеяло на голову, я отвернулась к стене. Я не могла делать вид, будто мое сердце не разбито и не растоптано.

Тем не менее я сделала именно так. Стиснув зубы, я справилась со всеми утренними обязанностями, хотя у меня было чувство, будто я пробираюсь сквозь плотный туман. Больная, умирающая тетя Адабель заботилась об этих детях до тех пор, пока уже не могла оторвать голову от подушки. А у меня всего-навсего сердце разбито и мечты погибли. Могу ли я сделать меньше, чем она, даже если мое будущее кажется мне сейчас таким же безжизненным, как и голые ветви старого дуба во дворе?

В субботу утром я услышала, как по дороге едет фургон. Прежде чем я заставила себя встать и выйти посмотреть, кто приехал, Ирен уже стояла возле меня.

— Мы подумали, что вам придется по душе поездка в город, — сказала она, снимая косынку и открывая свое круглое, как яблочко, лицо.

Старшие дети кричали «ура», а Дженни хлопала пухленькими ладошками и морщила носик. Ирен взяла у меня из рук кухонное полотенце.

— Поторопись! Я помогу детям собраться.

Я улетела в свою комнату, радуясь, что у меня есть чистая одежда, в которую можно переодеться, и что я успела справиться со всей рутинной работой по дому на рассвете. Пока я не схватила свою сумочку и не подошла к двери, я и не вспомнила, что не отправила письма на прошлой неделе: одно папе, другое Френку.

У меня внутри все дрожало, когда я обдумывала слова, которые писала мужчине, чья жена мирно лежала в могиле, а совершенно незнакомая ему девушка заботилась о его детях. Я, конечно, не стала рассказывать о своем разбитом сердце, просто уверила, что у нас все в порядке, что дети ждут его возвращения, и что я останусь с ними до его приезда.

Положив письма в сумочку, я забралась на заднее сиденье переполненного фургона.

— Иди сюда! — Ирен придвинулась ближе к мужу и похлопала по месту рядом с собой на передней скамье. Беула, ее младшая дочь, спокойно сидела у нее на коленях.

Я пробиралась через весь фургон с такой осторожностью, будто шла сквозь шиповник, опасаясь, как бы не наступить на маленькие ножки.

— Ты хорошо повеселилась в Далласе, Ребекка? — Задумчивый вопрос Нолы Джин заставил всех угомониться.

— Расскажи нам об этом, — раздался голос еще одного ребенка Лэтхэмов.

Пока я усаживалась, из горла вырвался вибрирующий звук, который, я надеялась, примут за смех.

— Там было больше людей, чем я видела за всю свою жизнь.

— Хочу услышать рассказ про самолеты! — попросил младший мальчик Лэтхэмов.

Ирен тронула мужа за руку, он свистнул, и лошади тронулись, я покачнулась и схватилась за сиденье. Дети повизгивали сзади. Ирен взяла меня за руку.

— Я подержу тебя. Я слишком тяжелая, этим лошадям меня не поколебать.

Ирен засмеялась, сзади послышались сдавленные смешки ее старших детей, и даже рот брата Лэтхэма раздвинулся в улыбке. Ирен поцеловала сидящую на коленях дочку в шею, и малышка тоже захихикала — ее смех был похож на смех матери в миниатюре.

Я откинулась на сиденье и возблагодарила Господа за то, что Он наделил Ирен таким даром — все рядом с ней чувствовали себя непринужденно.

* * *

Лошади чуть замедлили ход, въехав в город, где теперь мне уже все было знакомо. Я увидела миссис Криншоу на крыльце своего дома, она приветственно помахала рукой. Этот простой жест приободрил меня. Но когда показался белый шпиль церкви, я бросила взгляд на кладбище, которое покоилось в ее тени, боль стеснила мою грудь, а потом сдавила горло. Как ничтожны мои страдания по сравнению с горем и потерями других!

Лошади брата Лэтхэма остановились, пританцовывая. Дети вышли из фургона, брат Лэтхэм привязал лошадей и протянул мне руку. Затем повернулся к жене, взял с ее колен малышку, обнял жену за талию свободной рукой, приподнял и опустил на землю. Они долго смотрели друг другу в глаза, и это было проявлением столь сильной любви, что мне пришлось отвернуться.